Стэн Тэлчин - Найти истину...

– Да, ты права. На это нам и нужно будет указать Джуди.

Мой разговор с Этель еще больше укрепил мое желание

самому найти ответы на все вопросы. Ведь со мной что-то начинало происходить...

Вопрос о том, что с Джуди что-то происходит, стал отодвигаться на второй план. Передо мной теперь встал другой вопрос, более личного характера – необходимо найти истину...

Пожалуй самое время представить вам Хейди. С апреля 1969 года она работала у нас экономкой и почти что стала членом семьи. Ее настоящее имя было Хейди Карнейро Мартинс де Суза. Поскольку такое имя не сразу выговоришь, мы стали ее звать просто Хейди. Хейди была высокой, смуглой, с довольно привлекательной наружностью, и к тому же умной. Родом она была из города Ресифе в Бразилии.

Весной 1969 года, незадолго до Бат Мицвы Энн, мы несколько раз нанимали экономок, но все неудачно. Мы совсем было приуныли. Ведь на празднование Бат Митцвы Энн, которое было запланировано на июнь, мы пригласили около 150 человек, и Этель через соседей судорожно пыталась узнать, нет ли у них на примете какой-нибудь хорошей экономки.

Одна соседка посоветовала нам взять женщину, приехавшую недавно из Бразилии, с которой она познакомилась и которая, возможно, согласилась бы ненадолго поработать у нас. Так Этель познакомилась с Хейди. Как выяснилось, у той было прекрасное образование, и сама она была из очень хорошей семьи, которая осталась в Ресифе, Бразилии. Хейди приехала в Штаты, чтобы выучить английский и подзаработать немного денег, нанявшись в Калифорнии к кому-нибудь в экономки. В Вашингтоне у нее жила двоюродная сестра, в гости к которой она и решила заехать перед своим отъездом в Бразилию. Этель спросила ее, не может ли она нам помочь в праздновании Бат Мицвы, и Хейди согласилась.

Все мы сразу же полюбили Хейди. Бат Мицва прошла блестяще, и в этом была немалая заслуга Хейди. Она согласилась остаться у нас и после Бат Мицвы прожила с нами почти целых девять лет.

Когда Хейди сказала, что является баптисткой, то я не переставал думать о том, как, наверное, трудно быть баптистом в католической стране. Однако она об этом особо не распространялась, если только мы сами не задавали вопросов. Мы довольно сильно привязались друг к другу. После того, как Джуди уехала, нанеся нам глубокую душевную травму, я случайно подслушал разговор между Хейди и Энн на кухне.

– То, что сделала Джуди, просто ужасно! – осуждающе сказала Энн.

– Да, конечно, для всех вас это просто шок, и я вам сочувствую.

– Зачем же она так поступила?

– Наверное, она почувствовала большую потребность в Боге... – спокойно ответила Хейди.

– Да, но ведь мы и так верим в Бога!

– Знаю, но, очевидно, Джуди нужно было гораздо больше, чем просто верить в Него.

– Что ты имеешь в виду?

– Она хотела с Ним познакомиться как с личностью.

Энн на минуту замолчала.

– Мне кажется, я потеряла лучшего друга! – чуть не плача воскликнула Энн.

– Постарайся посмотреть на все глазами Джуди, – сказала Хейди, обняв Энн. – Она нашла то, что наполняет ее радостью. У нее это на лице написано. Она даже похорошела с тех пор, как я ее видела в последний раз. А если Джуди счастлива, почему ты не можешь порадоваться за нее?

– Хейди, тебе этого не понять! – воскликнула Энн, и, повернувшись, увидела меня и бросилась мне на шею со слезами.

– Папа, я чувствую себя какой-то брошенной. Ведь Джуди была моим самым лучшим другом на свете. Даже мои друзья мне завидовали. А теперь я и не знаю, с какой стороны подойти к ней... Она так изменилась. Даже выглядит по-другому. Разговаривает по-другому. Когда я хочу поговорить с ней о чем-то, то выходит просто разговор, ничего большего... Папа, что нам делать?

Слезы и мне начинали застилать глаза, хотя сам я пытался успокоить Энн. Мне нужно было во что бы то ни стало переубедить Джуди. Ей нужно открыть глаза на то, что она сделала со всеми нами своим сумасбродством. Ей следует бросить все эти «Христовы» глупости!

Среди всех моих многочисленных заметок по поводу четырех Евангелий, я звездочкой пометил вопрос о непорочном зачатии Иисуса как «явную чушь». Как мог Иосиф примириться со всей этой галиматьей?

Однажды сидя у себя в комнате и размышляя над этим вопросом, я мысленно перенесся в 1949 год, когда со мной произошел довольно неприятный случай в Католическом университете, где я был студентом последнего курса. Мне в голову никогда не приходило, что когда-нибудь я буду учиться в аспирантура в католическом университете, а я бы и не учился там, если бы мне насильно навязали курсы по богословию или католической философии, или по латыни и греческому. Однако единственным «обязательным католическим» курсом был курс «Моральные вопросы литературы и искусства». «Никому от этого хуже не будет!» – подумал я и записался на курс.