Илья Старинов - Мины ждут своего часа

С размаху бросил трубку на рычаг.

Вошел начальник штаба. Он как-то недобро посмотрел наг нас:

— Прошу простить, что прервал беседу. Очень важное дело…

— Ну, Вольф, — взглянул на меня генерал Павлов, называя так, как называл в Испании, — встретимся на учениях! Там будет посвободнее, тогда и поговорим обо всем. У меня, кстати, есть вариант нового трала… А сейчас, прости, занят…

С тревожным сердцем покинули мы штаб округа. Было ясно: на границе не так спокойно, как представлялось в Москве, в тихих кабинетах Второго дома Наркомата обороны.

Я пошел к своему старому другу генералу Н. А. Кличу.

— Вольф! Черт тебя возьми!..

Я невольно залюбовался Кличем. Он все такой же худощавый, собранный и уверенный в каждом движении. В общем, прежний неутомимый волонтер, любимец испанских артиллеристов.

— Садись же, — пригласил Николай Александрович.

Едва присев, мы начали разговор об обстановке на границе.

— Что здесь происходит? — напрямик спросил я.

— Нехорошее происходит, — так же прямо ответил Клич.

— А конкретнее?

— Конкретнее… Немцы подтягивают к границе войска, подвозят танки и артиллерию. Их самолеты все время летают над нашей территорией.

— А мы?

— Переформировываем и перевооружаем войска. Сбивать самолеты противника строго запрещено. Это еще заявление ТАСС от четырнадцатого июня… Не знаю, как его расценить. Конечно, оно внесло успокоение, но оно же понизило и нашу боеготовность.

— Ты считаешь?

— Я считаю, что порох всегда надо держать сухим, а особенно в соседстве с Германией.

— Так вам и карты в руки.

Николай Александрович с укоризной посмотрел на меня. Всегда сдержанный, он вдруг заволновался:

— Ты пойми, что меня беспокоит… Орудий у меня много. Но артиллеристы — в основном молодежь. Обучены недостаточно. А тут еще из многих артполков забрали автомашины на строительство укрепрайонов. Даже тракторы-тягачи туда утащили. Случись что — орудия без тяги. Понимаешь? Без тяги!

— Ты, конечно, докладывал об этом Павлову?

— И Павлову докладывал, и в Москву звонил, и везде один ответ: «Без паники! Спокойствие! Хозяин все знает».

Ни Клич, ни я не коснулись тогда содержания речи Сталина на выпуске слушателей военных академий 5 мая 1941 года. Эта речь не публиковалась, но многие слышали ее, а отдельные ее положения пересказывались в докладах о международном положении. Сталин утверждал, что Красная Армия перестроилась и серьезно перевооружилась. Фактически же перевооружение только началось… Но об этом мы не могли говорить даже один на один.

Телефонный звонок положил конец нашему свиданию. Клича срочно вызывали к командующему округом.

А в субботу, 21 июня, мы с Колесниковым уже выехали в Брест.

Опять стояло чудесное солнечное утро. Солнце освещало горы угля возле железнодорожных путей, штабеля новеньких рельсов. Рельсы блестели. Все дышало спокойствием.

В поезде я встретил полковника-артиллериста, знакомого по полигону. Полковник с тревогой рассказал, что и после заявления ТАСС от 14 июня положение по ту сторону границы не изменилось. Но в наших войсках наступило успокоение. Он кивнул на гулявших по перрону военных с чемоданами.

— Еще недавно спали в сапогах, а теперь вот в отпуск собрались. Почему? Заявление ТАСС!

По пути мы заехали в Кобрип, где размещался штаб 4-й армии. Разыскали начинжа полковника А. И. Прошлякова. Он поместил нас в своем кабинете и обещал утром прислать машину, чтобы вместе ехать в район учений.

А. И. Прошляков подтвердил, что немцы весь июнь подтягивают к Западному Бугу технику, устанавливают маскировочные щиты перед открытыми участками, сооружают наблюдательные вышки.

В теплый вечер 21 июня 1941 года в расположении штаба 4-й армии, прикрывавшей брестское направление, царило обычное для субботы оживление. Нам передали, что учения отменены, и мы долго бродили по живописному городку. А вернувшись в кабинет начинжа, пожелали друг другу спокойной ночи и с удовольствием вытянулись/на штабных диванах.

Я проснулся внезапно. Сквозь сон показалось, что прогремел взрыв. Но вокруг было тихо, только в открытые посветлевшие окна вползал нудный, захлебывающийся гул авиационных моторов. Посмотрел на часы: четыре часа двадцать минут… Колесников тоже приподнялся и шарил по придвинутому к изголовью стулу, отыскивая часы.

Неподалеку послышался тяжелый удар, за ним — взрыв. Дом качнуло, жалобно заныли стекла.