Евгений Шумигорский - Император Павел I. Жизнь и царствование

Первый год царствования Павла прошел, при всех этих условиях, сравнительно спокойно, несмотря на то, что преобразования императора вызывали повсюду возбуждение. «Порядок вещей», писал друг великого князя Александра Павловича, князь Адам Чарторижский, «казался установленным на долгое время. Причуды императора уменьшились, благодаря соединенному влиянию императрицы и ее подруги, Нелидовой. Общество мало-помалу привыкало к странностям и неровностям поведения Павла». Личные свойства впечатлительного, переменчивого государя однако никому не внушали уверенности за будущее. Холодная расчетливость в делах внешних, постоянная систематическая работа во внутреннем управлении государством, были чужды его порывистому уму. Поэтому внешняя политика государя сделалась ДЛЯ него постепенно политикой сердца, а дела внутренние во многом зависели от личности докладчиков, от их искусства направлять волю Павла Петровича сообразно личным своим соображениям, не всегда бескорыстным. Главными деятелями сделались два брата, князья Куракины: Александр, вице-канцлер, по делам внешним, и Алексей, генерал-прокурор, по делам внутренним. Оба брата пользовались особым покровительством императрицы и Нелидовой, но оба они не внушали к себе ни доверия, ни расположения общества: князь Александр — был человек добрый, но тщеславный и ничтожный в умственном отношении, а князь Алексей был известен своею жадностью, корыстолюбием и страстью к проектам, далеко не всегда обдуманным: учрежденный по проекту Куракина вспомогательный банк вызвал всеобщее неудовольствие; проект его же об изменении финансовой системы, представленный им в начале 1798 г. и поддерживаемый Вутом, комиссионером голландских банкиров, вызвал сильное сопротивление князя Безбородко и государственного казначея Васильева, видевших в проекте опасность для государства. Князь Безбородко, в качестве канцлера империи, являлся главным советником государя и пользовался у него сначала, благодаря своей опытности в делах и придворной ловкости, огромным доверием, но ему невозможно было бороться с Куракиными, так как они всегда были поддерживаемы императрицей и Нелидовой, и когда, например, Безбородко начал возражать против финансового проекта Куракина, то ему, старому дельцу Екатерины, пришлось иметь «прение с г. Вутом пред императором и императрицей». «Ее величество», писал Безбородко, «недовольна, что я не понимаю польз, г. Вутом предложенных. Вообще она меня хотя очень хорошо трактует, но не столько имеет прежней intimite».

В то же время императрица Мария содействовала нойону направлению внешней политики Павла Петровича, изменившего своему принципу невмешательства в дела. Европы и готовившегося обнажить свой меч против «развратной» и «мятежной» Франции. Вокруг императрицы Марии и Нелидовой сгруппировались французские эмигранты; многие из них получили от Павла Петровича пенсии и поместья, а другие, как, например, граф Шуазель-Гуфье, Сен-При и др., деятельно заботились о том, чтобы возбудить легитимные чувства государя и заставить его оказать помощь Бурбонам, скитавшимся по Европе. Эмигрантам оказывали поддержку папский нунций Литта и брат его, граф Литта, убедивший Павла принять под свое покровительство мальтийский орден и тем сделать первый шаг к поддержанию легитимного принципа в Европе. Австрия и Англия также желали втянуть Россию в борьбу с Францией. Уже 14 апреля 1797 г., тотчас после коронации, исполняя условия союзного договора, заключенного с Австрией еще при Екатерине, император Павел приказал трем дивизиям готовиться к походу на помощь Австрии, приведенной на край гибели победами Бонапарта. Но, прежде, чем русские войска тронулись в путь, Австрия поспешила леобенским договором принять предварительные условия мира, предложенные ей Бонапартом, а затем обратилась к императору Павлу с просьбою, чтобы он принял на себя посредничество для окончательного заключения мира с Францией и содействовал прекращению злонамеренных действий Пруссии, желавшей воспользоваться затруднительным положением старинной своей соперницы для усиления своего в Германий. Император изъявил согласие быть посредником, если Франция также обратится к нему с этою просьбою, и обещал употребить все зависевшие от него способы «к отдалению пристрастия или видов жадности».

Но переговоры, завязавшиеся с директорией, чрез посредство французского посла в Берлине, Кальяра, не привели Россию к желаемому с ней соглашению. Французы одним из условий договора поставили «дружбу» России с Францией, а дружбы с революционным правительством император не хотел; в то же время император решительно отказался исполнить требование Франции не допускать в Россию эмигрантов, — «не желая лишить себя права давать убежище несчастным, которые только ищут одной для себя безопасности». Между тем, в переговорах своих с Австрией и Англией о заключении мира, Франция обнаруживала несговорчивость и предъявляла новые требования, надеясь на тайную поддержку Пруссии. Тогда раздраженный государь, в собственноручном письме своем к прусскому королю, сделал Пруссии энергическое предостережение. «Обвиняют кабинет вашего величества в пристрастии», писал он 30 сентября 1797 г., «распуская слух, будто бы он старается скрытно расстроить примирение Европы; говорят, что ваше величество, дозволяя французам завоевания, ожидаете себе доли от раздробления империи германской и даже будто бы намерены силою оружия принудить самого императора подписать этот договор… Вас не должно удивить, если я скажу, что не останусь равнодушным свидетелем разрушёния ее, но употреблю в действие всю власть и все силы, врученные мне Провидением». Тогда же русскому послу в Вене, графу Разумовскому, повелено было обещать австрийскому правительству деятельное содействие России в случае, если бы война возобновилась от неумеренных притязаний Франции или от происков Пруссии. Но Австрия, истощенная войною и, боясь происков Пруссии, 6 октября 1797 г. уже поспешила заключить с Францией) сепаратный мир в Кампоформио, отказавшись от защиты целости владений германской империи, для решения судеб которой решено было созвать конгресс в Раштадте. Увлекаемые своими успехами, французы не только домогались уступки левого берега Рейна, но и стремились к распространению республиканских идей в соседних странах: французские агенты волновали умы всеми возможными средствами, вооружали одно сословие против другого, пропагандировали демократические и антихристианские идеи и возбуждали народ к восстанию против правительства, употребляя для этой цели даже вооруженную силу. Еще до заключения кампоформийского договора они учредили в Ломбардии республику цизальпинскую, а в Генуе — лигурийскую; в январе 1798 г. образована была в Голландии батавская республика, а 1 апреля 1798 года французы заняли своими войсками Швейцарию и провозгласили там республику гельветическую. В средней и южной Италии французы действовали также самовластно. Воспользовавшись ничтожным поводом для разрыва с папой Пием VI, они заняли войсками Рим, низвергнули папское правление и 9 февраля 1798 г. провозгласили в папской области римскую республику; сам папа, глава католического христианства, увезен был во Францию и посажен там в крепость. При таких условиях установление республиканского образа правления в прочих итальянских государствах и занятие их французскими войсками, очевидно, было только вопросом времени. Между тем, ходили слухи, что французы возбуждают к восстанию поляков, образовавших уже в республиканской армии особые польские легионы, и что целью громадных приготовлений к морскому походу, производившихся тогда во Франции, является или Англия, или русские владения на Черном море.