Евгений Шумигорский - Император Павел I. Жизнь и царствование

Будучи религиозным по чувствам, император желал возвысить значение в государстве и пастырей церкви. Смотря на духовенство как на служилое государству сословие, он начал награждать его орденами, чего прежде не было в обычае, а 22 декабря 1796 г. лица священного сана, наряду с дворянством и купечеством, освобождены были от телесных наказаний за уголовные преступления, «ибо чинимое им наказание, в виду самых тех прихожан, кои получали от них спасительные тайны, располагает народные мысли к презрению священного сана». Однако привилегия эта не распространялась на детей священнослужителей; мало того, всех тех из них, которые жили при отцах «праздно», повелено было обратить в военную службу, «по примеру древних левитов».

Гражданское управление подверглось такой же быстрой реформе, как и военная часть. По экономическим соображениям установлено было новое распределение губерний, уменьшавшее число их до 41, из которых 30 управлялись общими для всей империи законами, а 11 — «по особым по правам и привилегиям их основаниям», которым Павел оказывал сначала уважение. Чиновникам предписано было носить мундиры по губерниям и являться на службу к 6 часам утра, занимаясь скорейшим исправлением и решением всех дел, бывших в делопроизводстве. Для пополнения их состава знающими людьми учреждены были при сенате две школы для молодых дворян, не моложе 12 лет, которые должны были обучаться «сверх канцелярского делопроизводства прочим наукам, способствующим искусству в штатских должностях и приличным достоинству дворянина». Хаотическое состояние законодательства вызвало 16 декабря 1796 г. повеление давно бездействовавшей екатерининской комиссии для составления проекта нового уложения «собрать доныне изданные узаконения и извлечь из оных три законов российских книги: 1) уголовную, 2) гражданских и 3) казенных дел, показав в оных прямую черту закона, на которой судья утвердиться может»; самая комиссия переименована была в «комиссию для составления новых законов».

Кипучая деятельность императора, объясняемая долговременной молчаливой «критикой» царствовавшей его матери и бывшая плодом его кабинетных занятий в Гатчине, стремилась обнять в возможно короткое время все стороны государственной жизни, вводя повсюду новые порядки и установления. Каждая новая почта приносила в отдаленные уголки России новости, затрагивавшие интересы всех обывателей; особенное впечатление производили фельдъегеря, развозившие распоряжения, нового правительства и часто увозившие с собою в Петербург равных лиц, которые часто сами не знали, зачем призывается они в столицу: для награды ли, часто вовсе не соответствовавшей заслугам, или для столь же несоответственного взыскания. В конце царствования Екатерины редкий сановник не был причастен тем или другим злоупотреблениям, и даже удалившиеся от дел люди не могли чувствовать себя спокойными, слыша и видя, что новый государь вникает во все мелочи старого режима. Стараясь забыть старые обиды, Павел не мог воздержаться от гласного выражения своего негодования, когда вскрывались старые и новые грехи по управлению империей, — и вскоре немилости его подверглись почти все, даже прежде обласканные екатерининские дельцы, «не взирая на лица»: Зубовы, Орловы, статс-секретари Грибовский, Попов, граф Самойлов, даже сам граф Николай Иванович Салтыков, поспешивший удалиться от дел Чего же можно было ожидать другим менее чиновным людям? Наказание следовало за проступком быстро, часто не давая времени и возможности для оправдания и постигая поэтому даже вовсе не виновных. Между прочими, подвергся опале и Суворов, высланный в новгородскую свою деревню, за мелочные выходки свои против новых воинских уставов, представленные государю в виде попытки возмутить войска; не ушел от гнева царя и бывший наставник его митрополит Платон, по болезни не могший исполнить повеление его немедленно прибыть в Петербург. Даже приверженцам Павла характер его внушал опасения и в глубине души молили они Бога смягчить сердце царево… Одна масса простого народа, в несколько месяцев получившая большее облегчение в тягостной своей доле, чем за все царствование Екатерины, и солдаты, освободившиеся от гнета произвольной командирской власти и почувствовавшие себя на «государской службе», с надеждой смотрели на будущее: их мало трогали «господские» и «командирские» тревоги. Все сознавали однако, что государственный корабль идет по новому курсу, и все напряженно старались угадать его направление.