Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Не доезжая до Шалона, пока запрягали нам лошадей на станции Пон-де-Соммевеле, разговаривал я со стариком — смотрителем почты, почтенной наружности, которого наряд меня немного удивил. Он был напудрен, причесан à l’aile de pigeon, с косой, в коротком черном нижнем платье, в черных шелковых чулках и в башмаках с огромными пряжками, точно так как одевались лет за тридцать прежде того. По его словам, он более тридцати пяти лет находился на одном месте и никогда не хотел менять костюма. Он рассказывал мне, как трудно было ему удержаться от изъявления горести и даже слез, когда провозили тут захваченного в Варенне Людовика XVI. В скромной доле своей он оставался недвижим среди народных волнений: терроризм, война проходили над слабою головой его, не коснувшись её. Насчет наряда своего сказал он мне, что в Париже увижу много ему подобных, а еще более внутри Франция. Впрочем это не должно было бы меня удивлять, когда, начиная от Метца, все почтари, а в иных местах и мужики в блузах, носили еще престрашные напудренные катоганы. Сколько странностей в этом непонятном народе, сколько контрастов, сколько постоянства при всей его верченности!

Еще ближе к Шалону невольно должны мы были остановиться на несколько минут в селении, где не меняют лошадей, чтобы полюбоваться его церковью. Это пребольшой собор называемый Нотр-Дам-де-л’Епин, и не думаю, чтобы в целой Франции нашелся другой ему равный в красе. Сколько искусства, терпения, и как много времени нужно было, чтобы из камня иссечь такое множество кружев и ими покрыть храм Богородицы. Для одной этой церкви стоило бы учредить тут город.

В Шалоне на Марне показывается сия речка (рекой назвать ее много) и потом до самого Парижа сопутствует едущим в него. Берега её обсажены виноградниками, из-за них подымаются меловые горы, не весьма приятные для вида; самые дома построены из меловатого и мягкого камня, который они производят. Вообще вся эта страна не очень красива; сами французы называют ее вшивою Шампанией и жителей её попрекают глупостью. Русские молодые офицеры говорят о ней гораздо более с уважением: в ней источник частых для них радостей. Не с равными их восторгами, но с достодолжным почтением проехали мы Эперне, прилегающее к нему местечко Аи и купили бутылку вина, за которую и тут заплатили довольно дорого, девять франков. Становилось уже темно, когда название Дормана еще более расположило нас ко сну, и на этой станции Имели мы последний ночлег перед Парижем.

В Шато-Тиерри, родине Лафонтена, в хорошеньком городке, лучшем изо всех, кои видели мы во Франции, по мосту переехали мы опять Марну, и с правой она очутилась у нас на левой стороне. Почва земли из белой превращается тут в черную, и места становятся гораздо приятнее. Отсюда также начинается прежняя провинция Бри, снабжающая Париж сыром. От Ла-Ферте-су-Жуар идет вплоть до столицы высокая вязовая аллея, но дорога всё не делается лучше. В этом случае французы должны уступить немцам: первым ехать пусть бы больно, лишь бы шибко; а последним, хотя бы тихо, только покойно. Оттого-то в Германии почти везде находили мы шоссе, а во Франции должны были скакать по мостовой из крупных каменьев, не везде равных. Теперь, говорят, сделано там прекрасное шоссе. Опять французы в этом похожи на нас: чего сами не выдумают, то удачно переймут и перещеголяют.

Довольно большой город Мо, верстах в сорока от Парижа, может уже почитаться предместьем его; за ним селения почти беспрерывно теснятся в дороге, а немного проехав Клэ, предпоследнюю станцию, увидел я издали мельницы на высотах Монмартра, которые так недавно еще русские взяли штурмом.

Париж.

Сильно забилось во мне сердце, когда 14 июня, в шестом часу по полудни, стал я подъезжать к Парижу. Неожиданность поездки моей в него, воспоминания о победах наших, которые вновь нам открыли в него путь, надежда скоро увидеть в нём родных, до высочайшей степени возбужденное любопытство в минуту, в которую должно было оно удовлетвориться, прекраснейшая погода, тысяча оживленных предметов встречающихся на дороге, всё соединялось, чтобы сделать этот час одним из радостнейших в моей жизни.

Предместье Св. Мартына чрез которое въехали мы, мало разнствует от Пантена и Лавиллета, ему предшествующих, называемых деревнями, но плотно застроенных двухэтажными домами. Когда же, проехав ворота Сен-Мартена, поворотили мы вправо по бульвару, то увидели настоящее волнение шумного Парижа. Вся уличная деятельность его выступает на бульвары, коими, также как в Москве, окружена вся главная середина его. Только его бульвары не похожи на московские: они не что иное как бесконечная, почти единственная широкая в нём улица, по обеим сторонам которой, близко к домам, стоит по одному ряду полуиссохших дерев. Чтобы немногим, которые не бывали или не будут в Париже, дать понятие о суетливости, об ужасном движении, какое тут царствует, скажу я, что это вечная ярмарка, к которой ежедневно присоединяется гулянье, бывающее у нас только на Святой неделе.