Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Выехав оттуда на другой день, мы забыли и голод, и едва чувствовали жар, который беспрестанно увеличивался: до того окрестности дороги, по которой проезжали мы, были живописны и очаровательны. Это были остатки знаменитого Тюрингенского леса, некогда страшного. Мы взглянули на Вартбург, где недавно происходили преступные проказы университетской молодежи; далее подивились двум человекообразным скалам, известным под именем монаха и монахини. Мне бы хотелось уверить по крайней мере католиков, что это обращенные в камень Августинианский монах Мартин Лютер и клятвопреступная монахиня его Катерина де-Бора, нарушившие произнесенные ими обеты; но мы живем не в век Овидиевых превращений. Если не столицы, то небольшие города за Эйзенахом встречались нам при каждой перемене лошадей: Марксул, Фах, Вутлар. Первый в прошедшем веке перестал быть также столицей небольшого Саксонского герцогства, коему давал свое имя; последние два находятся уже в Гессен-Кассельских владениях.

Мы довольно рано приехали ночевать в Фульду, чтоб увидеть тут в сумерки пребольшой дворец с большим садом. Лет за тридцать до того жительствовал в нём не епископ, а просто аббат, и владел не одним городом, а и небольшою областью: он имел двор, гвардию и до четырех тысяч войска. Такие чудеса могли творить только римский католицизм и пример пап. До реформации Германия была наполнена такими князьями-аббатами, княгинями-аббатисами; в нынешние времена все эти gefürstete Abbtei были упразднены или секулиризованы. После Амиенского трактата Фульда отдана принцу Оранскому в вознаграждение за потерю прав в Голландии, и он тут державствовал; теперь она простой гессенский город. Как северный житель, не мог я не заметить в Фульде, что, начиная от самого Кенигсберга, величина печей, меняясь в формах и всё более уменьшаясь по мере приближения к Рейну, достигла тут до пропорций небольшого чугунного столба, служащего как бы подножием чугунной вазе. К удовольствию моему, это доказывало умножение теплоты климата, а еще более, как на опыте я узнал, горячий темперамент жителей. Летом до того они раскалятся, что едва достанет им зимы, чтобы совершенно простыть. За Фульдой пойдут опять города Шлюхтерн, Саальмюнстер, Гельнгаузен, кои, подобно большей части наших, едва ли заслуживают сие имя, разве потому только, что обведены валящейся каменной стеной и при въездах имеют небольшие башни. После них Ганау, с дворцом, должен был показаться нам большим городом. В нём прежде имел пребывание наследник Кассельского престола и назывался графом Ганауским. Но и этот город не остановил нас: мы разочли, что еще поспеем во Франкфурт-на-Майне, куда и прибыли 5-го июня ввечеру.

Главный из вставших четырех Вольных Имперских городов, местопребывание Германского Сейма, Франкфурт некоторым образом может почитаться столицею всей Германии, и путешественникам нельзя в нём не остановиться. Тут же приходилось мне расстаться с любезнейшими моими спутниками. Висбаден находится в стороне, в нескольких только милях; но в жаркое время почувствовал я совершенное облегчение, и мне растолковали, что для полного курса лечения нужно мне не более шести недель, а около трех месяцев оставалось еще того, что называют водным временем года, saison des eaux. Я уже не так торопился; к тому же мне чрезвычайно хотелось повидаться с любимою сестрой. На продолжительном пути, люди, едущие вместе, обыкновенно под конец ужасно как надоедают друг другу. Тут видно этого не было, ибо Блудовы стали уговаривать меня доехать с ними до Шалона, откуда очень близко до Ретеля, где находились мои родные. Предложение это было мне слишком по сердцу, чтоб я не принял его. Но коли уже раз изменился первый план мой, сказали мне, почему бы мне не доехать до Парижа: другой случай не скоро представится; туда могу я выписать брата и сестру. Как сказано, так и сделано, и в тот же день о намерении моем написал я к брату в Мобёж.

Коль скоро дело решено, что я увижу Париж, на Франкфурт что-то не хотелось уже мне и смотреть. А стоило того. Он образует полукружие, коего оба конца упираются в реку Майн; также как Лейпциг он не велик, но гораздо лучше и пышнее его; разодет он в великолепные, обширные сады, которые вне города тянутся далеко от него, в ином месте на полмили; примыкая в нему узким концом, они составляют вокруг него как бы огромный, распущенный зеленый веер. Этого мало: как цветною лентой весь опоясан он бульваром, который, обхватывая его, идет из конца в конец. Место, которое занимали сломанные стены, срытый вал и засыпанные рвы, расчищено и засажено деревьями и кустами; под скромным именем бульвара это преширокий, а еще более длинный сад, в котором проведены излучистые дорожки. Преимущественно он был наполнен розовыми кустами; а как в это время все они были в цвету, то глаз мог любоваться миллионами розанов. Я пристрастился к этому месту, и три дня что мы тут пробыли, утром и вечером ходил гулять в него. Другого ничего не хотелось мне видеть: ни городских памятников, ни даже знаменитых садов, которые у меня были в виду. Отчего? Сам не знаю; может быть от пресыщенного, притупленного любопытства. Прогуливаясь тут, мне случалось иногда мысленно переноситься не в темные, а в мрачные времена европейской истории, не столь от нас отдаленные. На этом месте, думал я, где ныне благоухают розы, где столько приятностей и удобств для прогуливающейся беспечности, также как и во всех городах Западной Европы, вечно-тревожные жители сторожили приближение врагов: ни покоя, ни безопасности не знали люди. Шайки, числом разбойников равняющиеся сильному войску, называемые большими компаниями, нанимаемы были владетельными государями, попеременно служили врагам и из платы губили народ. Ну если подобные времена возвратятся? Нет, не может статься, отвечал я себе. Ныне, увы, я менее чем прежде уверен в этой невозможности.