Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Последнее важное происшествие сего 1787 года было внезапное нападение турок на Кинбурн, поражение, претерпенное ими от Суворова и, следственно, начало войны. Продолжение её и конец суть предметы, совсем посторонние Керчи: довольно будет, если скажем, что для русских победа следовала за победой, крепость падала за крепостью, и что Ясский мир, в 1791 году, с той стороны еще более распространил владения наши.

Недолго после того жила Благодетельница России. Годы бегут за годами, и много прошло уже времени со дня её кончины. С тех пор Россия имела новые чрезвычайные успехи во всех родах: её воины с победою входили в столицы Италии, Германии и Франции, много было шуму, много славы, много происшествий. Всё это между современниками изглаживает память о Екатерине; свидетели и участники её великих деяний один за другим уходят в землю; тех, коих смерть еще пощадила, слушают новые поколения с равнодушием или презрением, полагая, что виденное ими превосходит рассказываемое, и чтобы с участием слушать и вещать о ней, скоро останемся только мы, любезные ровесники, мы, у которых конец её необыкновенно — благополучного царствования и первоначальные, блаженные дни младенчества нашего, сливаясь вместе, остались в памяти, как прелестный сон, которого изъяснить невозможно.

Так, в нас, по крайней мере, неблагодарность к ней будет непростительна; особенно же здесь, посреди этого обширного пространства земли, как бы от века обреченного запустению и варварству, где дотоле бродили одни дикие племена скифские, кочевали попеременно печенеги, козары, половцы, монголы и татары, где торговля и просвещение не во многих местах иногда могли прислоняться, и вскоре потом были изгоняемы, в этой Новой России, где всё говорить об ней и о её мудром правлении, в краю, завоеванном мечем её Румянцевых, Суворовых, Каменских и Кутузовых, населенном, обстроенном своенравною, но сильною волею её Потемкина, кто из нас может здесь вспомянуть об ней без умиления и восторга, и кто осмелится осудить или осмеять их? Существо чудесное! Великий муж и женщина чувствительная, она умела соединять всю силу, всю твердость ума, отличающих один пол, с слабостями, которые мы любим находить в другом, и которые, по воплощении своем, сия неземная осуждена была приносить в дань миру сему, в который она, для счастья людей, была ниспослана.

Если наши пламенные желания нас не обманывают, то великий дух её не оставлял ни её семейства, ни страну и народ, ею облаготворенный, и перешел весь во младенца, пред самою смертью её, от её сына рожденного. Он явился в мире, когда она его покидала; последние лучи сего заходящего светила озаряли колыбель его, и она нарекала его именем, любезным для русских воинов, и морских, и сухопутных. Теперь он царствует над нами. Будем же молить Всевышнего, чтобы он следовал по стопам её в государственном правлении, не искал для себя иных образцов, чтобы из созданного ею сохранил всё уцелевшее и восстановил всё разрушенное, чтобы, подобно ей, всегда любил народ русский и, подобно ей, был всегда им обожаем, и как она, царствовал долго, счастливо и славно!

Желая представить положение, в котором нашли мы маленький город Керчь, необходимо нужно будет нам означить наперед перемены, последовавшие с ним с того времени, как он вновь поступил во владение России.

Когда сие место в 1771 году заняли русские войска, и потом оно в 1774 году, по Кайнардшийскому миру, нам совсем было уступлено: то, как первое завоевание, оно много привлекало на себя внимание правительства. Не принадлежали тогда России ни Крым, ни нынешний Мелитопольский уезд (тогда жилище кочующих ногайцев), ни даже Тамань, почти в виду Керчи стоящая; другого сообщения с Россией сие новое владение тогда не имело как чрез Таганрог и Азовское море. Находившийся в то время с флотом в Архипелаге, граф Орлов-Чесменский, предложил поселить тут более тысячи семейств греков-островитян, которые, боясь ужасов турецкого мщения, молили его принять их под свое покровительство и увезти с собою. Такое предложение не могло быть отвергнуто: спасти от сабли Магометанской несчастных единоверцев, населить ими отдаленный и отделенный от нас край, — и польза и справедливость того требовали; к тому же воскресение Греции было всегда любимою мечтою Императрицы, как оно и доныне еще есть заблуждение умов самых просвещенных.

Щедрою рукою посыпались милости на сих пришельцев: двадцать тысяч десятин удобной земли, соляные озера, многочисленные привилегии и права и тридцатилетняя льгота, и всё это только в пользу людей одной греческой нации, должны были их утешить в новом отечестве за потерю оставленной ими родины. Соземцы их, в Крыму живущие, татарами как жиды христианами, пренебрегаемые, и также, как жиды христиан татар обманывающие, толпами из всех концов полуострова потекли в сие убежище, в сию новую Элладу. В самое короткое время народонаселение в Керчи и Еникале возросло до шестнадцати тысяч душ, сильный гарнизон умножал многолюдство, и сии две греческие колонии представляли вид деятельный и веселый. До сих пор довольно свежие ямы, где видны остатки камней, служивших основанием домов, показывают, как далеко простиралось заселение двух городов.