Чарльз Чаплин - Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

Мы чувствовали себя настолько успешными и богатыми, что даже стали помогать деду. Регулярно, каждую неделю, он получал от нас по десять шиллингов. Мы наняли домработницу, которая приходила два раза в неделю, что, впрочем, вряд ли было необходимо – мы были аккуратными постояльцами.

Для нас дом превратился в святой храм, мы с Сидни любили сидеть в глубоких мягких креслах с подлокотниками и наслаждаться покоем собственного дома. Еще мы купили бронзовую каминную решетку с откидным красным кожаным сиденьем, и я то и дело пересаживался из кресла к решетке, стараясь понять, где же удобнее.

В шестнадцать лет мое понимание любви полностью соответствовало одной театральной афише, на которой была изображена девушка, стоящая на высокой скале, с развевающимися на ветру волосами. Я представлял, как играю с ней в гольф – тогда для меня эта игра была чуть ли не ритуальной. Мы бы медленно бродили по покрытой росой траве, наслаждаясь нашим сентиментальным одиночеством и красотами природы. Это и была настоящая любовь в моем представлении. Однако любовь может значить не только это, но и многое другое. Она как некая схема, которой надо держаться. Сначала мы обмениваемся взглядами, потом говорим друг другу ничего не значащие фразы (милые, приятные слова), и вот вся жизнь меняется за одну минуту, весь мир с любовью смотрит на нас, открывая новые радости и удовольствия. Именно этого я и ждал от жизни.

Мне было девятнадцать, и я уже снискал известность как популярный комедийный артист в компании Карно, но вот чего-то мне все же не хватало. Пришла весна, наступило лето, а настроение оставалось прежним. Каждый следующий день повторял предыдущий, и ничего вокруг не менялось. Будущее представлялось мне в сером цвете – прозябание в скучных городах с такими же скучными обитателями. Я не хотел работать только ради того, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Мне явно не хватало волшебства. Меланхолия и неудовлетворенность заставляли меня совершать долгие воскресные прогулки, слушать музыку оркестров, выступавших в городских парках. Я надоел самому себе, да и с другими мне было совсем неинтересно. И вот в результате случилось то, что и должно было случиться, – я влюбился.

Мы играли в «Стритхем Эмпайр». В те дни мы давали по три представления за вечер, частный автобус перевозил нас из одного мюзик-холла в другой. Мы приехали в Стритхем, а потом должны были быстро переместиться в мюзик-холл «Кентербери» и далее в «Тиволи». Было еще светло, когда мы начали работать. На улице стояла сильная жара, и зал был наполовину пуст, что, впрочем, никак не повлияло на мое пессимистичное настроение.

Перед нашим номером на сцене пели и танцевали девушки из труппы «Янки-Дудл Герлз» Берта Куттса. Я мало что знал о них. Но в тот вечер, когда я стоял за кулисами и с безразличием и скукой смотрел на происходящее, одна из девушек поскользнулась во время танца, что вызвало хихиканье всех остальных. Другая посмотрела на меня, как будто спрашивая, смешно мне или нет. И тут я словно утонул в огромных, весело сверкающих карих глазах, которые принадлежали очаровательной «газели» с привлекательным овалом лица, выразительными губками и белыми ровными зубами. Эффект был подобен удару током. После представления она попросила меня подержать для нее маленькое зеркальце, чтобы поправить волосы. Это дало мне шанс рассмотреть ее получше. Тут все и началось. В среду я спросил ее, можем ли мы встретиться в воскресенье. Она засмеялась и сказала: «Слушай, я даже не знаю, как ты выглядишь без своего красного носа!» Я играл пьяницу в комедии «Молчаливые пташки», на мне был длинный фрак с белым галстуком.

– Мой собственный нос не такой красный, да и сам я не такой дряхлый, как выгляжу, – сказал я, – и чтобы ты поняла это, я принесу завтра вечером свое фото.

Я принес фотографию, на которой выглядел грустным и мечтательным юношей в строгом черном галстуке.

– Какой ты молоденький! – сказала девушка. – Я думала, ты старше.

– И сколько же ты мне давала?

– Лет тридцать, не меньше!

– Да ладно, мне еще и девятнадцати нет! – улыбнулся я.

Мы репетировали каждый день, поэтому встретиться в будние дни было просто невозможно. Договорились, что она будет ждать меня в воскресенье в четыре часа у Кеннингтонских ворот.

Выдался прекрасный летний солнечный день. Я был в черном приталенном костюме с темным галстуком и черной эбеновой тростью в руке. Без десяти четыре я был весь на нервах, всматриваясь в пассажиров, выходивших из трамваев.