Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Горе Байрона приняло неизбежную форму воспоминаний о пережитом.

«Я хочу, чтобы она была погребена в церкви Харроу: на кладбище есть одно место около тропинки, на вершине холма, откуда виден Виндзор, там есть могила под большим деревом (с именем Пичи или Пичей), где я просиживал целые часы, когда был ребенком… Это было мое любимое место… Но мне хочется поместить над гробом памятную доску, и поэтому лучше положить тело в церкви. Около двери, налево от входа, есть памятник с доской, на которой написано:

Я еще помню эти слова (спустя семнадцать лет) не потому, что в них есть что-нибудь замечательное, но потому, что с моей скамьи на галерее взгляд мой обычно обращался к этому памятнику; я хочу, чтобы Аллегра была погребена как можно ближе к нему, а в стену вделали мраморную доску со словами:

Памяти

АЛЛЕГРЫ

дочери Д.-Г. лорда Байрона, скончавшейся в

Банья Кавалло, в Италии, апреля 20, 1822,

в возрасте 5 лет и 3 месяцев.

«Я приду к ней, но она не вернется ко мне».

Однако викарий Харроу счел недопустимым погребать в церкви тело незаконнорожденного ребенка — и только розовый куст на маленьком кладбище на вершине холма отметил (и отмечает по сей день) место, где покоится дочь Байрона.

За недостатком действия единственным лекарством от тоски и скуки была работа. Байрон много работал в Пизе. Он написал фаустовскую драму «Преображенный урод», которую Шелли нашел отвратительной, но представляющей собой интересный документ. Она интересна прежде всего своим сюжетом, непосредственно связанным с жизнью Байрона: Арнольд, горбун от рождения, продает душу черту, чтобы излечиться от своего увечья, стать похожим на других и быть любимым; затем — знаменитой репликой, которой начинается драма:

Говорят, что это подлинная реплика Байрона матери. Наконец, весьма любопытной заметкой Байрона к третьему, незаконченному акту: «Арнольд ревнует к самому себе в своем прежнем виде, к силе своего ума, которым он тогда владел». Заметка, которая, может быть, говорит о том, что Байрон думал над проблемой личности и ясно отдавал себе отчет в последовательном существовании нескольких Байронов.

Он опять взялся за «Дон Жуана»: «Очень возможно, что у меня будут готовы три или четыре песни «Дон Жуана» к этой осени или немного позже; ибо я получил от моей Диктаторши позволение продолжать его — но при условии, что он обязательно будет более скромным и более чувствительным, чем вначале. В какой мере эти условия будут выполнены, покажет дальнейшее, но эмбарго снято было только после того, как я на них согласился».

Он работал хорошо еще потому, что теперь зачастую оставался на вилле Ланфранка один. Несчастные Гамба были изгнаны еще раз. Во время драки с каким-то заносчивым сержантом привратник Байрона, юный балбес в ливрее, имел несчастье ударить этого унтер-офицера рогатиной и сломать ему ребро. История наделала шуму. Тита и еще один человек, не причастный к делу, были арестованы. Наконец тосканское правосудие, не осмелившись задеть Байрона, постановило изгнать семью Гамба. Байрону пришлось снять для них виллу в Монтенеро близ Ливорно. Почти каждую неделю он отправлялся туда на свидание с Терезой, которая, благодаря этому гонению, снова приобрела некоторый престиж в его глазах. Он меньше видел в ней супругу с тех пор, как их разлучили.

1 июля он был у Гамба в Монтенеро, когда ему доложили о приезде Ли Хента. Год назад Ли Хент с энтузиазмом принял его предложение, переданное через Шелли. Не то чтобы он очень любил Байрона; Хент был незлобивым поэтом, но находился в великом подчинении у своей жены Марианны, а та с 1815 года, когда Байрон часто навещал её мужа, невзлюбила его. Она была крайне задета тем, что леди Байрон ожидала мужа в коляске у ворот и не изъявляла желания познакомиться с ней. «Байрон со своими книгами под мышкой, — говорила она, — всего-навсего только лорд и любитель, изображающий из себя литератора». Но предложение Шелли пришло как раз в то время, когда Хенты находились в отчаянном положении, и это явилось для них единственно возможным выходом.

Путешествие этой четы с шестерыми ребятами было очень затруднительно. Марианна приехала больная. В Ливорно их встретил Трилони — мрачный, усатый, истинный «странствующий рыцарь» — и отвез их в Монтенеро. Они приехали как раз в тот момент, когда между слугами Гамба и Байрона разыгралась кровавая драка. Бедному Хенту показалось, что он попал в самую настоящую мелодраму. Он не узнал Байрона в этом толстом человеке с длинными вьющимися волосами и открытой шеей. Все казалось ново, дико, необычайно. Граф Пьетро Гамба вздумал было вмешаться в драку и тотчас получил удар кинжалом. Госпожа Гвиччиоли, красная, с растрепанными волосами, испускала пронзительные крики. Окровавленный Гамба изрыгал угрозы убийце. Байрон наблюдал эту сцену со сладострастной невозмутимостью. Полиция, потеряв терпение с этой неугомонной публикой, угрожала Гамба изгнать их на этот раз вовсе из Тосканы. При появлении Трилони все актеры, занятые в этом представлении, бросились к нему, не замечая Хента, с самыми противоречивыми требованиями. Он должен тотчас же отвести яхту Байрона «Боливар» на Женевское озеро, во Францию, в Америку! Совершенно отчаявшийся Хент решил, что Байрон сейчас бросит его одного в Италии в самый день приезда.