Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Он был в восторге от Амвросийской библиотеки, где ему показали «реликвии» Лукреции Борджиа, прядь её волос, длинных и прекрасных, и её письма, «такие прелестные, такие любящие, что он почувствовал себя несчастным, что не родился раньше, когда можно было, по крайней мере, хоть увидеть ее». «И догадайтесь-ка, прошу вас, — писал он Августе, — как она иногда подписывалась? Вот так +, крестом, который должен, как она говорила, заменять её имя… Разве это не забавно? Я думаю, вы знаете, что она была замечательно красивой и знаменита еще своим образом жизни, и что она любила этого кардинала Бембо (плюс еще эта её история с папенькой, папой Александром и её братом Цезарем Борджиа — иные этому верят, другие — нет). Она кончила тем, что стала герцогиней Феррарской, прекрасной женой и матерью, — словом, совсем примерной».

В театре «Ла Скала» в ложе Дебрэмов Хобхауз и Байрон познакомились с французом господином де Бейлем, бывшим интендантом Императорского хранилища, который рассказал им удивительные истории. Он сказал им, что был личным секретарем Наполеона и нес службу у императора во время отступления из России. «Наполеон тогда совсем потерял голову, — сказал Бейль, — он подписывал свои указы «Помпей». Когда Бейль ему сказал: «Ваше величество изволили ошибиться», он взглянул на него с ужасной гримасой и промолвил: «Ах, да». Однажды Бейль видел, как восемьдесят четыре генерала явились на главную квартиру, восклицая: «Вся моя дивизия!.. Ах, вся моя бригада!..» Когда император уехал, Бейль был прикомандирован к Мюрату; Мюрат садился на постель и горько плакал. Потом Бейль говорил о Талейране, сказал, что, попади он в суд, его бы осудили, — и что Наполеон вовсе не был жесток и, пожалуй, даже слишком мягок. Он сообщил им, что госпожа Ней теперь в Милане и что на гробнице своего мужа она велела сделать надпись: «Тридцать пять лет славы; один день заблуждения». Удивительный человек, этот господин де Бейль, — всегда он самолично присутствовал при самых невероятных обстоятельствах. «У меня все основания, — писал Хобхауз, старательно записав все эти драгоценные анекдоты, — считать Бейля человеком, достойным доверия, но у него манера говорить очень зло, и он производит впечатление материалиста, каков и есть на самом деле».

В Милане Байрон и Хобхауз снова обрели несчастного Полли-Долли. Он поссорился с каким-то офицером, и Байрону еще раз пришлось вмешаться, чтобы спасти его. Маленький доктор был теперь кандидатом на пост медика принцессы Уэльской. «Бедная женщина, — сказал Хобхауз, давая ему рекомендательное письмо, — надо быть полоумной, чтобы взять себе такого лекаря». Но Луи Дебрэм, менее несправедливый, чем Хобхауз (страстный ксенофоб), был лучшего мнения о бедном докторе. «Редко можно встретить, — писал он госпоже де Сталь, — такого честного, простодушного и искреннего человека, как Полидори».

Луи Дебрэм выразил ей свое суждение и о самом Байроне, тем более интересное, что оно совпадало с мнением сэра Вальтера Скотта:

«Лорд Байрон — это сама любезность. Ему представился случай показать свое доброе сердце Полидори, и он сделал это очень просто и предупредительно… Я думаю, что есть люди с душой, быть может, мало социальной, но в высшей степени гуманной. Лорд Байрон одарен целым рядом качеств, которых, что, впрочем, вполне естественно, не замечают его соотечественники и домашние, и главным образом потому, что у него отсутствуют качества, которые обычно принято требовать… Мы дали ему понять, что нас совершенно не касается то или иное установившееся о нем мнение и что наше суждение о нем будет зависеть всецело от него самого. Его произведения так нравятся всем нашим друзьям, кто знает английский язык, что мы, не говоря об этом прямо, всегда даем ему почувствовать наше глубокое восхищение, и это способствует дружескому взаимоотношению и дает ему возможность держать себя совершенно уверенно в обществе людей, которыми я его окружил. Награда для тех, кто умеет утешить смятенные души, в том, что только они одни и могут понять эти души».

Итальянские друзья показали Байрону все достопримечательности Милана. Он слышал эхо Симонетты и видел собор в сиянии луны. Господин де Бейль отметил удивительное впечатление, которое произвела на Байрона картина Даниела Креспи. Она изображала монаха в гробу посреди церкви, который во время заупокойной службы внезапно срывает покров мертвеца и поднимается из гроба, восклицая: «Проклят я судом праведным!» Байрона нельзя было увести от этой картины, он был тронут до слез. Из уважения к гению его спутники незаметно вышли, сели на лошадей и дожидались на дороге.