Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Первые дни все шло хорошо («он был так мил со мной, каким я его никогда не видала»), но у Аннабеллы было уже мало надежд на будущее. «Надежда, — говорил Байрон, — это только румяна, которыми существование мажет себе лицо; легчайшее прикосновение истины заставляет их исчезнуть, и мы видим тогда, какую распутную девку с провалившимися щеками сжимали в своих объятиях». И она тоже шла к этой горькой философии.

Байрон в то время поражал своей необыкновенной красотой. Лицо приобрело печать тревожной величественности. Он носил теперь черную одежду, в которой сильней проявлялась благородная строгость его внешности. Аннабелла не уставала любоваться им. Отравляясь за цветами к Гендерсону, она «завозила» его к поэту-радикалу Ли Хенту в Паддингтоне. Байрон, покачиваясь на деревянной лошадке маленьких Хентов, рассуждал о политике лорда Кестлэри; пресса тори и правительство желали прийти на помощь Бурбонам. «Можем ли мы оставаться спокойными, когда горит дом нашего соседа?» Естественно, Байрон и его друзья были против войны с Бонапартом и протестовали против вмешательства Англии в гражданскую войну. На обратном пути леди Байрон заезжала за своим мужем. Она ожидала у ворот в своей роскошной коляске. Байрон на ступеньках крыльца играл с детьми Хента. Казалось бы, идеальная картина счастливого супружества. Смеющаяся молодая женщина, чуть-чуть полная, муж, прощающийся на крыльце со своим другом, горячие, нетерпеливые лошади — чего же еще не хватает в этой сентиментальной картинке? Они возвращались на Пиккадилли. Байрон садился работать над своей новой поэмой «Паризина». Безупречная жена писателя, Аннабелла, переписывала его черновики. Существование было подрумянено самым респектабельным образом.

Но леди Байрон была грустна. Она утратила свой свежий деревенский румянец, чувствовала себя одинокой. Друзья Байрона, Киннер, Хобхауз, — все те, кого она называла «бандой с Пиккадилли», ей не нравились. Киннер купил на имя Байрона пай в Дрюриленском театре, чтобы друг мог войти в правление театра. Аннабелла не любила этот мир кулис. Она знала, что Байрон бывает в Мельбурн-Хаузе, это тревожило. «Тетушка» была опасной советчицей. Но что делать? В глазах света Мель-бурны, Лэмы были родными и друзьями Байронов. Каролина и Вильям опять ворковали, как голубки. Байрон был принят у них, все было в порядке. Он говорил теперь, что Каролина очень скучна, но привлекала его как бывшая возлюбленная, с которой можно говорить свободно, и не доверие льстило ему. Леди Байрон сама была однажды в Мельбурн-Хаузе и там имела несчастье встретиться с миссис Чаворт-Мастерс, Мэри Энн, вылечившейся от своего нервного заболевания. Аннабелла писала об этом визите Августе: «Я никогда не рассказывала вам о моей встрече с миссис Мастерс у Каролины. Она расспрашивала о Байроне. Я в жизни не видывала такой злобной кошки. Любая женщина показалась бы праведницей рядом с ней. Ах, если б я могла уехать из этого ужасного города, от которого схожу с ума… Уверена, что в деревне я сразу бы поправилась и прекрасно зажила, и ко мне вернулось хорошее настроение». Ничего не могло быть мучительнее для леди Байрон, влюбленной, ревнивой, целомудренной, чем эта жизнь в Лондоне, где она постоянно чувствовала, как за каждым её шагом следят враждебные женщины, которых когда-то любил её муж; а она боялась выдать чем-нибудь, что её замужество было неудачно.

Но самое главное — это была Августа. Через десять дней она явилась и устроилась на Пиккадилли-Террас. Как могло случиться, что Аннабелла её пригласила? «Безнадежно было, — объясняла она, — стараться держать их вдали друг от друга, — с другой стороны, мне казалось возможным создать между ними простые невинные отношения. Я чувствовала себя на страже этих двух существ». Байрон, увидев Августу, смерил её своим знаменитым взглядом исподлобья, полным ненависти. Через несколько минут он снова поддался её обаянию. «Вы сделали большую глупость, пригласив её к нам — сказал он жене. — Вы это еще почувствуете. Многое изменится для вас во всех отношениях».

В результате снова началось то, что происходило в Сикс-Майл-Боттгоме. Вечером Аннабеллу снова высылали в её комнату, где, не будучи в состоянии заснуть, она ждала, не послышатся ли шаги мужа. По звуку его шагов она узнавала, в каком настроении он появится. Если шаги приближались с угрожающей энергией, это означало, что он в бешенстве; иногда его шаги сочетались с шагами Августы и слышались взрывы смеха. Отношения этих трех существ были поистине необыкновенными. Аннабелла звалась Pip, Августа — Goose, Байрон для своей жены был Duck (мой утенок), а для сестры — Бэби. Бывали все же и счастливые минуты. Байрон говорил жене: «Если бы я знал вас с пяти лет, я мог бы быть счастливым». И еще: «Бедная моя малютка, вам, право, не так много нужно, чтобы вы были довольны». Но иногда бывало так ужасно, что Аннабелла начинала ненавидеть Августу до того, что ей хотелось убить свою гостью. «Я сходила с ума и, чтобы спастись от этого наваждения, желания мести, вынуждена была заменить месть романтическим всепрощением». Как когда-то в детстве она защищала Фермопилы и ухаживала за чумными, так теперь ей хотелось спасти женщину, бывшую причиной её несчастья. Так ненависть превращалась в горячую, безнадежную дружбу. Как всех влюбленных женщин, её притягивало прошлое мужа. Августа как раз была той, «которая знала». А кроме того, она была еще той, которая защищала Аннабеллу, когда её присутствие раздражало Байрона. Все же в конце июня леди Байрон дала ясно понять своей невестке, что её присутствие у них затянулось, и миссис Ли вернулась в Сикс-Майл-Боттом.