Александр Панцов - Чан Кайши

КИТАЙСКО-ЯПОНСКАЯ ВОИНА (1937–1945 гг.) Карта:

Время от времени, правда, Чунцин подвергался японским бомбардировкам. Первая, самая страшная, произошла в начале мая 1939 года. «Армада, наибольшая из всех, которые я когда-либо видел в Китае, пронеслась над моей головой, — вспоминает австралийский корреспондент. — …Я вскарабкался на скалу, осторожно пробрался сквозь район горящих лачуг и вышел к стене старого города. Тяжелораненые брели к воротам. Человек с распухшим лицом, ничего не видя, тыкался в стены и телефонные будки… Везде лежали убитые и умирающие, а из разрушенных горящих зданий… неслись стоны». В результате этой жуткой бомбардировки, продолжавшейся два дня, число жителей центральной части города сократилось почти вдвое. «Чунцин стал одним огромным кладбищем», — ужасался французский миссионер.

До середины сентября 1939 года японцы совершили 30 налетов на город, и каждый приносил новые разрушения и жертвы. Из-за бомбежек то и дело повреждалось энергоснабжение и отключался водопровод.

Между тем, в дополнение ко всем трудностям, весной 1939-го у Чана начали портиться отношения с его главным союзником — Сталиным. Внешне вроде бы все оставалось нормальным, и СССР продолжал помогать Китаю. Да и советские летчики делали все возможное, чтобы защитить Чунцин, и не их вина была в том, что японские бомбардировщики все равно прорывались. Но Чан Кайши не мог не почувствовать, что что-то пошло не так, поскольку весной 1939-го Сталин начал неожиданно оттягивать заключение третьего соглашения о займе, самом крупном — на 150 миллионов американских долларов.

До того все казалось безоблачным. На 5-м пленуме Центрального исполкома Гоминьдана в январе 1939-го Чан даже заявил, что Советский Союз — лучший друг Китая. Он также выразил надежду на то, что Китай, СССР, США, Англия и Франция составят фронт мирных стран, чтобы противостоять агрессивному блоку Японии, Германии и Италии. 22 марта в связи с отъездом в Москву полпреда Лу-ганца-Орельского (в отпуск «месяца <���на> 2–2,5») Чан передал с ним письмо Сталину, в котором, в частности, написал: «Моим непоколебимым мнением является то, что на протяжении будущих пятидесяти лет СССР и Китай должны быть тесно связаны в едином фронте». Он подчеркнул, что рассчитывает на заём в 150 миллионов долларов, чтобы «покрыть наш недостаток в военных материалах», и, кроме того, вновь предложил заключить дополнительный договор — на этот раз под названием «общий пакт защиты мира на Дальнем Востоке». Одновременно он отправил в Москву Сунь Фо — в качестве своего специального посла с полномочными правами и личного представителя для подписания соглашения о займе. (Сунь и Луганец-Орельский, вылетев из Чунцина на одном самолете 25 марта, прибыли в Москву 7 апреля.)

Но Сталин поступил с Сунь Фо точно так же, как десять лет спустя с Мао Цзэдуном: поселил на подмосковной даче и стал игнорировать. Через разных официальных лиц Чан неоднократно передавал просьбы Сталину удостоить Суня аудиенции, да и сам Сунь настойчиво просил о том же, но Сталин уклонялся от встречи под разными предлогами. Через Луганца-Орельского, например, Сунь Фо было передано, что Сталин «находится вне Москвы», несмотря на то что он был в городе. И только через пять недель, 15 мая 1939 года, Сталин принял наконец посланца Чана, что, однако, ничего не значило. Встреча носила формальный характер, и, хотя Сталин и пообещал предоставить Чану «снабжение», он отнюдь не спешил подписывать с Сунем новое соглашение о займе, да и вопрос о дополнительном договоре не пожелал рассмотреть. Возможно, поэтому он в начале встречи потребовал, чтобы стенограммы беседы не велось, а в конце отобрал у переводчика, Сергея Леонидовича Тихвинского, блокнот, в котором тот делал записи по ходу разговоров. А на следующий день Молотов, в кабинете которого проходила аудиенция, на голубом глазу сообщил Суню, что поскольку «сведения относительно нашей беседы, состоявшейся недавно вечером, стали известны на стороне