Николай Борисов - Михаил Тверской

В своей известной речи о значении преподобного Сергия Радонежского для русского народа и государства В. О. Ключевский говорил о том, что к середине XIV века благодаря дальновидной политике Ивана Калиты «подросло поколение... начавшее отвыкать от страха ордынского, от нервной дрожи отцов при мысли о татарине» (73, 66). Михаил Тверской был лет на пятнадцать-двадцать старше Калиты и принадлежал к «поколению отцов», страдавшему этой нервной дрожью. Свирепые казни русских князей, которые время от времени устраивали ордынцы, имели целью запугать недовольных, подавить самую мысль о сопротивлении. Но страх преследовал не только князей. Летописи полны рассказами о кровавых расправах степняков с мирными жителями во время ордынских походов на Русь. Бессмысленные с экономической точки зрения, эти расправы — так же как и казни князей — являлись необходимой частью «страха ордынского» как системы господства степняков над Русью. Преодоление этого страха было первым шагом на пути к свободе.

Заклятые враги в реальной политике, Михаил Тверской и Иван Калита в сущности работали в одном направлении. Они «собирали Русь», возрождали её нравственные и физические силы. Повесть о Михаиле Тверском не призывала к восстанию против власти Орды. Её основная тема — исполнение князем евангельской заповеди о любви к ближнему. Но по силе воздействия на патриотические чувства она не уступала Сказанию о Мамаевом побоище или Посланию на Угру.

Могла ли Тверь стать столицей Северо-Восточной Руси, а Михаил Тверской снискать почётное именование «собирателя земли Русской», которого потомки удостоили Ивана Калиту? Едва ли. Для этого Твери не хватало некоторых важных элементов, из которых складывается успешная политика. Один из этих элементов — поведенческие стереотипы Тверского княжеского дома. В обществе, где всякое дело передавалось от отца к сыну, поведение правителя в той или иной ситуации определялось как переданными по наследству чертами характера, так и наставлениями, полученными от представителей старшего поколения. Всё это вместе взятое формировало, по выражению Ключевского, «фамильный тип». Давая характеристику московскому «фамильному типу», историк отметил, что «это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия» (74, 47). В своей политике они руководствуются только прагматическими соображениями. Эта приземлённая стратегия и приносит им успех...

Ключевский был гроссмейстером той увлекательной интеллектуальной игры, которую принято называть историей. И всё же не будем слепо верить всему, что говорят историки вообще и их именитый предводитель в частности. Наследники древних летописцев, историки, подобно своим предшественникам, смотрят на прошлое «со своей колокольни». И дело здесь не только в банальном «государственном заказе». Этой «колокольней» может быть и внутренний мир самого историка: его характер и система ценностей. Большой любитель исторических парадоксов, Ключевский не устоял перед желанием создать ещё один: великое дело «собирания Руси» делают мелкие люди, «лишённые как героического, так и нравственного величия». В этом парадоксе много интеллектуальной игры и мало исторической реальности.

Отвергая нарисованную Ключевским карикатуру на московских князей XIV—XV веков как ряд унылых посредственностей, мы принимаем саму посылку относительно «фамильного типа». Этот «фамильный тип» существовал не только у московских, но и у тверских князей. Не вдаваясь в характеристику московского «фамильного типа», о котором мы много говорим в биографиях Ивана Калиты и Дмитрия Донского, обратимся к тверскому образцу. Его бледные контуры можно разглядеть на примерах нескольких поколений. Политику первых двух представителей тверского дома — Ярослава Всеволодовича и Ярослава Ярославича — можно с большой долей вероятности определить как агрессивно-наступательную, дерзкую и безоглядную. Тверская политика времён Михаила Ярославича и его сыновей, насколько мы знаем её по скупым свидетельствам источников, существенно отличалась от установок первого и второго Ярославов. В ней угадывается нечто большее, чем обычные властолюбие и агрессия. Это необычный для порабощённой Владимирской Руси дух героического безрассудства. Он порождает всплески эмоций, влекущие за собой гибельные последствия. Решение Михаила Тверского выйти из крепости и напасть на татар Кавгадыя было героическим порывом. Но оно противоречило здравому смыслу и могло повлечь за собой пагубные последствия для Твери. Сын Михаила Дмитрий в таком же безоглядном порыве убил Юрия Московского в ханской ставке и отомстил за смерть отца. Но за это он заплатил своей жизнью и благополучием Твери. Другой сын Михаила Александр не стерпел произвола ордынцев в Твери и поднял народ на восстание в августе 1327 года. Расплатой за этот героический порыв стал разгром Твери татарами зимой 1327/28 года. Несколько лет спустя Александр вернулся на Русь из Литвы и отправился с повинной головой к хану Узбеку. Это дерзкое предприятие поначалу имело успех, но в конечном 274 счёте привело Александра и его сына Фёдора на ордынскую плаху...