Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Прощаясь, мы снова вспомнили о горбачевском предательстве. "А знаете, он ведь не всех предал, — с улыбкой заметил Михаил. — Кое-кого он всё-таки пожалел". Оказывается, в том страшном году родственники Михаила жили в Киеве. Напротив был дом, населённый сотрудниками украинского ЦК. Второго мая, собираясь выезжать с детьми за город, родственники вышли на балкон и с удивлением увидели, что жители соседнего дома спешно загружают грузовики вещами, и в том числе мебелью. Было ясно, что едут они не на прогулку. Но куда же? Как выяснилось позднее, высокопоставленную знать, по указанию из Москвы, вывозили в безопасные районы, подальше от места взрыва. Так что утаивал Михаил Сергеевич Горбачев чернобыльский секрет не от всех. Своих людей он заботой не оставил….

Среди бесчисленных проблем нашей эмиграции эта ранит наиболее остро и болезненно: как сохранить в Америке тот социальный статус, за который мы с таким трудом боролись на родине. Конечно, можно посмеяться, слыша в сотый раз: "А вы знаете к е м я был там?" Но тот, кто был т а м известным писателем, крупным администратором или учёным, не может не переживать перемены, которые обрушились на него, едва он пересек океан. Именно учёные занимали меня более всего, когда я жил на родине. В течение тридцати лет они оставались героями моих книг, журнальных и газетных очерков. Это не было случайностью. Мы жили в стране, где физик, математик, не говоря уж об атомщиках и творцах космических ракет, живо привлекали внимание публики. Не оставляло своим вниманием общество и знаменитых медиков и агрономов. Десятки и сотни тысяч граждан целью своей жизни ставили обрести учёную степень, а в идеале добраться до академических вершин. Крушение российской науки привело к массовому бегству наших кандидатов и докторов. Сегодня в американской газете уже можно прочитать: "Каждый десятый физик в Америке — русский". Многие соотечественники действительно сделали неплохую карьеру в Соединённых Штатах. Но, увы, не все….

Недавно в моей ньюйоркской квартире собралось несколько именно таких учёных, кому продолжить свою карьеру в Штатах не удалось. Чаще всего препятствием служит возраст, люди эти пустились в эмиграцию в пятьдесят лет и позже. Не получив доступа к американским лабораториям, они восприняли свой провал как трагедию. Куда идти? Чем кормиться? Как заполнить жизнь? Садиться за баранку, подаваться в шофёры? Но ведь это позор, унижение, потеря своего лица…. Нашлись среди моих гостей люди и более уравновешенные, которые восприняли подобную ситуацию не столь драматично. А почему, собственно не попробовать свои силы в других профессиях, тем более, что различных профессий в Америке в два раза больше, чем в бывшем Советском Союзе. Для того, кто захочет освоить, например, профессию таксиста или лимузинщика, пятьдесят не такой уже поздний возраст.

Между оптимистами (меньшинство) и пессимистами (большинство) возникли бурные дебаты. Главный спорный вопрос звучал примерно так: позорит ли "баранка" водителя. Я не стал присоединяться ни к тем, ни к другим, реагировал по-журналистски: попросил двух в прошлом кандидатов наук, ныне работающих шофёрами, рассказать, что они думают о своей теперешней профессии. Унижены? Оскорблены? Или их нынешний социальный статус содержит и положительные стороны? О своей шофёрско-ньюйоркской жизни рассказали кандидат технических наук Юрий Франц и кандидат наук экономических Константин Сливин. Послушаем информацию, так сказать, из первоисточника. Слово Константину Сливину. Возраст 54, женат, двое детей. В Америке девятый год.

Константин невысок, худощав, аккуратно одет. Со знакомыми деликатен, даже любезен. Говорят, он хороший отец и заботливый муж. Как у многих одесситов крови в нём намешаны всякие и разные: русские, французские, греческие, еврейские. По паспорту — русский. Мой собеседник эмоционален, даже горяч, но умеет держать язык за зубами. Вытянуть из него подробности его нынешнего американского бытия и прошлой советской жизни было не просто. В нём постоянно проступал российский страшок: лучше промолчать, а то как бы чего не вышло. Только через час после начала беседы удалось, наконец, раскачать его, и тогда он буквально выдохнул: "Ну и что ж, что я таксист? Я не рожден для этой работы! Я ненавижу эту профессию!"

Разговоры о том, какой работой Константину следует заняться в этом мире начались в семье Сливиных ещё тогда, когда Костя едва закончил седьмой класс. Папа инженер-строитель предупреждал сына, чтобы тот ни в коем случае не наследовал его профессию. Где стройка, там непременно взятки, кражи, продажа строительных материалов на сторону. Строителей постоянно сажают. Дядя, брат отца, по специальности врач, тоже не советовал племяннику следовать по своей стезе. У врачей зарплата низкая и приработать негде. В конце концов, сменив несколько учебных заведений, Константин получил диплом инженера-литейщика.