Коллектив авторов - Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Поводом к этим разрозненным воспоминаниям послужил фильм «Это Эдик». Он собран из кубиков: из дёргающейся куклы с трагической гримасой (похожей на итальянского Петрушку, который всех подряд дубасит дубинкой), старых фотографий и «говорящих голов». Ничего обидного, просто термин теледокументалистики. Я сам пять лет был такой головой. И головы из фильма говорят, в общем-то, по делу: А. Усачёв, В. Чижиков, Ю. Энтин, Г. Остер, Г. Гладков, Т. Успенская, Е. Успенская, другие. Говорят то, о чём их спрашивает автор фильма. Говорят то, что они думают. И в смысле формы – спецэффекты, компьютерная графика, приёмчики, всё современно и артистично. Но меня очень смущает драматичный сюжет, уж очень всё предсказуемо и… простите, банально.

А именно: 1. Мама не любила Эдика, поэтому он не любил дочку и, вообще, никого. 2. Сам пил, лечился у Столбуна и дочку ему же отдал, на мучения. 3. Пришли большие деньги, и тут же закончилось творчество. 3. Обобрал художника Шварцмана, потому что был жадный-прежадный. 3. Его бросила жена, и он надломился. 4. И всё это привело к разрушению личности, чему доказательство – искорёженная гримасой гомерического страдания кукла.

Я вот что вам скажу – всё это гроша ломаного не стоит. Надсадная, в стиле новой драмы трагедия. Трагикомедией точно не назовёшь. Тем более фильмом про любовь. А я вот любовь наблюдал, и к приёмным детям, и к жене Лене, и к его друзьям, Кушаку, Войновичу, Ковалю, и к нам, молодым (в то время) детским писателям. И комедия была. И буффонада. А уж цирк… Помню, как Эдик привёз нас открывать неделю детской книги, а директор Дворца Пионеров зазвал кучу графоманов – они в этом Дворце обжились, как в доме родном. Так Успенский прямо на сцене отобрал у пафосной ведущей микрофон и такой цирковой аттракцион устроил – закачаешься. Дети орали от восторга. А потом «послал» директора, который через помощника вальяжно пригласил его «на чай». Роман Сеф когда-то назвал меня скандалистом. Это я-то скандалист?.. Бледная немочь, ребята. Успенский жил радостно и ершисто.

Встречались мы нечасто, но были с ним «на ты». Ну не было в нём ничего трагического. В других было – а в нём нет. Кроме, конечно, трагедии болезни. А разве другие детские писатели не пили, и ещё как? А разве не отдавали (если они были творцами, а не ремесленниками) своим героям то, чем обделяли своих детей? А разве не хотели денег, желательно, больших? А разве права свои не защищали бешено – если было что защищать? А разве не слабели с годами творчески? Да всё у Эдика было так же, как у всех. Кроме невероятной сумасшедшей безоглядной отваги. Вкупе с таким же талантом. Отвага и талант – неразрывно. Он был больше, чем детский писатель. Намного больше. Он не побоялся в одиночку сразиться с системой.

Акцентирую – В ОДИНОЧКУ, И НИКТО ИЗ ДЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ НЕ СТАЛ РЯДОМ! Замахнуться на кого? – на Михалкова? Алексина? Союз писателей? Мы с ума ещё не сошли! А вот Эдик сошёл. И его могли запросто прихлопнуть. Или вытурить из страны. Лишить всех книг сразу, и всех мультфильмов. Или просто долбануть вечерком трубой – чтобы не тревожил важных людей. Его спасла судьба, случайность, сын знатного чиновника – не так важно… А важно, что он был ЕДИНСТВЕННЫМ НЕУКРОТИМЫМ ДИССИДЕНТОМ В ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. И оставался им до последних дней.

Это была его страсть – борьба с несправедливостью. Он как бы говорил – хотите, тоже боритесь с системой, я за вас бороться не буду. Каждый – за себя! В фильме это есть, но со всех сторон закутано и запутано мамой, дочкой, сектой, большими деньгами, изменой жены, Шварцманом. И запоминается более всего гримаса страдания на физиономии дёргающейся куклы. И выглядит Эдик истерзанным и конченным. А это не так: он жил в гармонии с собой и ничто не могло его сломать.

Насчёт «нелюбви ни к кому». Чушь. Он любил своих приёмных дочек, свою последнюю жену, своих детей-читателей. Как он с ними играл… хохотал как маленький. Он любил и нас, которые к нему тянулись. Уважал наше сообщество «Чёрная курица». Не раз приглашал Борю Минаева и меня к себе на дачу. И моих детей из Лаборатории по работе с одарёнными детьми приглашал, хоть всех сразу. Но не складывалось. И сложилось только за несколько месяцев до смерти. Мы приехали с Борей и Асей (она хотела взять у него интервью о журнале «Пионер»). И знаете, что он сделал, когда мы сидели за столом и разливали по маленькой? Взял только что вышедшую книгу «Страшная история» (издательство «Малыш»), которую я привёз, и стал читать – не себя, а рассказ девочки Ани Остроумовой в конце книги (такая меня и Олю Муравьёву посетила составительская идея). «Я бы здесь только одно слово исправил, «кушал» на «ел», – сказал он и улыбнулся.