Сергей Куклев - В голове моей опилки...

Нуру пересел за руль. Выписывая синусоиды, наше транспортное средство пересекло линию взгляда солдат. «Садись опять», – Нуру, покачиваясь, вылез из седла. Это повторялось еще пару раз: едва завидев патруль, мы менялись местами, а потом снова проводник давал мне возможность ощутить, что же такое бешеная гонка на мотоцикле по темным улицам столицы затерянного в Гималаях государства.

Подъехав к гостинице, я спросил из интереса: «Покажи свои права». Нуру вытянул из кармана какую-то бумазейку, больше похожую на отксеренную «левую» московскую регистрацию. Вглядевшись, я понял, что на фото не мой Анг Нуру, а какой-то другой. Гораздо старше, гораздо усатее, много европеоидней. «Это мой брат, – спокойно заметил шерп. – Моя мама может ездить, я могу ездить по этим правам. У нас такие правила». «Закачавшись полутора литрами рома», – добавил про себя я. Нам не понять гималайские нравы...

Пока я курил у входа в «Роял Сингхи», мимо прошли две проститутки: «Мистер, лав?» «Ноу», – мрачно ответил я. Назавтра предстоял визит к йогам, время и алкоголь уже зашкаливали за 2 промилле и 5 утра. Нуру уехал, выписывая кренделя передним колесом и нещадно коптя некачественным бензином небо. Андрей спал, как младенец, положив руку на зарядник фотоаппарата. В ноутбуке сияла последняя открытая фотка – Эверест. Ложась спать, я выдохнул: «Сагарматха...»

Все это случилось уже потом, после возвращения из базового лагеря на Эвересте и с вершины Кала-Паттара, после пяти дней обратного пути, когда Сагарматха магнитом вцеплялась в спину и не отпускала в мутную цивилизацию. А первое время в Катманду мы с фотокором Андреем чувствовали себя из рук вон плохо: пыль, жара, непонятный запах. Но прогуляться по столице Непала хотелось. Отправились ночью. Не лучшая идея в стране, где идет гражданская война, но нам было все равно, ходить по ночным улицам российских городов в 90-х было на порядок опасней. Портье гостиницы попытался нас образумить, но мы твердо стояли на своем; он открыл дверь и тут же запер ее за нами.

Фонари в Катманду – только в предназначенном для туристов районе. Зато на остальной территории – тьма-тьмущая. Впрочем, мы были готовы и с карманными фонарями устроили охоту на беснующихся цикад, которые, как и мы, радовались наступившей прохладе.

Катманду – это муравейник. Издалека кажется застывшим монолитом, зато вблизи видно, что из окон квартир из-под жалюзи, закрытых днем и ночью, выбивается голубое сияние телевизоров. Кафешки «для местных» работают чуть ли не до полуночи, ведь вечер – время отдыха для отработавших весь день непальцев. В одну из таких мы и вошли. Сказать о непальской кухне просто – никакая она, такая же неприхотливая, как и местные кулинары. Деликатесом считается «момо» – готовится, как манты, варится, как пельмени. Только внутри – сплошные специи, а снаружи – хитро изогнутый хвостик. Изгибают его в зависимости от начинки, но я, если честно, так и не разобрался в ассортименте момо, хотя их, по словам поваров, около 40 видов, различий я не почувствовал. Суп из змей здесь не варят, пауков не жарят. Суп и чай, кстати, похожи, как близнецы-братья. Оба делаются из порошков, заключенных в цветные банки. Нужно постараться, чтобы отличить эти банки друг от друга. В горах поступают еще проще: давят чеснок в миске, солят и заливают его кипятком – «гарлик суп» получается.

С поварами мы разговаривали долго. Отчасти этому способствовала бутылка рома, отчасти любопытство фотокора, изведшего на кухне гигабайт памяти. Между прочим, душевные люди эти непальцы. Общаясь исключительно жестами, мы обсудили все нюансы международного положения, рассказали об Урале, посмотрели выразительную пантомиму о моде на трансвеститов в Непале. Распрощались совсем за полночь. Разбудили спящего портье, с удивлением вспомнившего постояльцев. Сбросили вспотевшие майки. Все-таки в Катманду душно...

Приятно было вспомнить о равнинных встречах в Катманду на высоте порядка четырех тысяч по дороге к базовому лагерю у подножия Эвереста. Там есть очень неприятный перевал из долины Чхукунг, если я правильно помню названия. Почти отвесный, нагретый солнцем и такой длинный, что забраться на него не решаются делегации полновесных американцев или те, кто решил приехать в Гималаи с детьми. Ни мне, ни фотокору, честно говоря, не хотелось лезть по круче. Мы как раз пили чай (вернее лимонный порошок, разведенный в кипятке) в лодже перед перевалом. «Камон, Сеей», – тормошил Нуру, наш проводник. «Да погоди, дай отдышаться», – отнекивался я, понимая, что Нуру прав: еще полчаса, и усталые ноги одеревенеют, а легкие, едва приспособившиеся к темпу подъема, опять начнут гореть на вдохе. Надо идти с небольшими перерывами. Каждое утро, когда мы выходили на маршрут, первые полчаса хода были самыми мучительными. Мозоли притирались к носкам, мышцы неохотно разогревались, глаза медленно привыкали к солнцу. Ничего хорошего нет и в том, что в 30-40-градусном пекле нельзя раздеться. Шли в темных очках, подняв воротники курток, в перчатках и опустив «уши» кепок. Иначе мощный поток ультрафиолета на такой высоте за несколько минут обожжет кожу до волдырей. Даже Нуру, проживший здесь всю свою жизнь, пользовался кремом от загара.