Начали обсуждать. Герасимов никак не мог избавиться от смеха, накатывавшего на него волнами. Едва сдерживаясь, спросил у режиссёра:
– Кюн, это ты предложил Никоненко такой эпатажный рисунок образа?
Бедный Зигфрид от волнения заговорил по-русски совсем плохо:
– Этот зитваций [45] Искажённо: «ситуация».
я не зналь… Зергей сам делать этот spiel [46] Нем .: «игра».
, этот игра… Этот никак не может быть…
– Будем считать, – продолжал Герасимов, – что фантазия увлекла и увела Никоненку далеко мимо образа. Но мне почему-то кажется, что это было сознательное озорство. Или и то и другое вместе – и фантазия, и озорство. Сергиус повеселил всех нас изрядно и как пример разрушения сценического действия продемонстрировал отличный опыт. Но впредь этого делать не следует, – продолжительно посмотрев на меня, Герасимов рассмеялся, – договорились?
Из Ялты пришла телеграмма: фильм законсервирован, съёмки продолжатся в феврале будущего года. «Ну, и слава Богу!» – подумал я.
Где-то в начале ноября показали отрывок из «Войны и мира». Игралось очень легко. Чётко работала вторая сигнальная система, или, проще, внутренний голос, такая форма сознания, которая контролирует действия актёра. Игралось так, будто с аппетитом уплетаю вкусную еду – всё как лакомый кусочек: и перепады настроения старого князя, и погружение в размышления, его одолевавшие. А глубокая преданность Александру Васильевичу Суворову подсказала мне возможную эксцентрическую пластику генерал-аншефа князя Болконского – он ведь мог в чём-то подражать генералиссимусу. Вспомнилось, когда Суворов взял Измаил, закукарекал петухом и крикнул: «Виктория! Норовиста баба – а опять наша!» И вот на репетициях я старался освоить петушиную манеру – подчеркнуть её в резких поворотах головы, в движениях корпуса.
Показ отрывка увенчался триумфом! Все дифирамбы Сергея Аполлинариевича в мой адрес есть в книге Н. Волянской. Меня же больше всего радовало, что Герасимов разгадал и петушиную пластику. Отрывок тут же был утверждён для показа на экзамене, а Швырёву мастер предложил пойти дальше и создать целую композицию по Лысым Горам – имению князя Николая Андреевича Болконского. Тамара Фёдоровна попросила нас не сдавать костюмы, так как в ближайшее время на курсе ожидаются гости-иностранцы и на следующем занятии было бы хорошо показать этот отрывок.
Костюмы мы не сдавали ещё в течение целых трёх семестров. Как только приезжали зарубежные гости (они были из самых разных стран), их непременно приглашали посмотреть наш отрывок из «Войны и мира». И я вновь являлся перед публикой стариком Болконским.
Позвонила Анна Гавриловна и попросила прийти в готовившийся к открытию музей А. С. Пушкина на Пречистенке [47] В те годы ул. Пречистенка именовалась Кропоткинской.
. Назначенный директором этого учреждения Александр Зиновьевич Крейн пригласил Анну Гавриловну вести в музее студию художественного слова. (И хорошо так вышло, что это было ей по месту жительства очень удобно, а Московский Дом пионеров переехал к тому времени на Воробьёвы горы.) Представляю, каким счастьем стало такое предложение для Анны Гавриловны – она безгранично любила великого русского поэта. Мне было поручено выучить несколько строф из «Евгения Онегина», а также прочитать на пушкинском вечере кое-что из переписки Александра Сергеевича.
Перед Новым годом ходили с Ириной в Большой, слушали «Евгения Онегина». Партию Татьяны пела Галина Вишневская. После спектакля долго гуляли по Тверской. Гуляли, гуляли, заглядывая в глаза друг другу…
1961 год. Первого января – денежная реформа. Во ВГИКе – зимняя сессия. На прогон перед экзаменом по мастерству и на сам экзамен студенты со всех факультетов просто ломились – разнесло по институту сарафанное радио о редкостных удачах в актёрских работах на курсе Герасимова. Киноведки с третьего явились чуть ли не в полном составе – красивые, элегантные, ухоженные и чопорные. Про них ещё Пушкин писал:
Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума;
Дивился я их спеси модной,
Их добродетели природной,
И, признаюсь, от них бежал,
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
На этом киноведческом курсе училась племянница Тамары Фёдоровны Эмма Макарова. Поговаривали, что она симпатизирует нашему индонезийцу Шуману (эти смуглые ребята поражали воображение русских девчонок).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу