Сергей Никоненко - Далёкие милые были [litres с оптимизированной обложкой]

В армию отец попал ещё при царизме. В 1916 году он был призван в лейб-гвардии Павловский полк, воевал в Первую мировую, был ранен. Потом Гражданская война, сражался на стороне красных, попал в плен к белым, был бит шомполами, чудом выжил. В мирное время выучился на шофёра, началась у него совсем другая, сытая, жизнь. Стал зарабатывать, одеваться, ходить в театры. Откуда у деревенского парня с четырьмя классами церковно-приходской школы появилась такая тяга к искусству? Пересмотрел все спектакли МХТ, знал всех артистов этого театра, ходил на спектакли в Большой и Малый. Откуда это? А какой щёголь был! Я спрашивал папу, не боялся он одеваться, как бывшие графья, могли ведь и на Лубянку потянуть.

– У меня документ был особый, Дзержинским подписанный.

– Ты в ЧК, пап, работал?

– Я был шофёром на АМО, потом на полуторках. Иногда возил грузы и на Лубянку. Шофёр в те времена то же, что нынче космонавт.

Тогда же отец перетащил из деревни трёх братьев и сестру, все четверо получили высшее образование. Тогда же переехал жить в Сивцев Вражек. Перестал щеголять в барских костюмах, но «барские замашки» остались – любил красивые вещи. Часы «Павел Буре», картина Брюквина «Летний вечер», старинный альбом с бронзовым барельефом на обложке, раритетные курковые ружья… И ещё удивительно красиво, каллиграфически, писал. Был заядлый охотник, по-особенному, наверное, как Тургенев, Некрасов, ценил охоту и более всего любил весеннюю – на вальдшнепа, бекаса. Часто цитировал строки из некрасовской «Псовой охоты»:

По субботам отец покупал в гастрономе банку крабов и за ужином потчевал меня и Сашку:

– Кушайте, ребята, деликатес.

Мама с бабушкой крабов не ели – не любили.

Выстраданная трудовою жизнью, у отца была неослабевающая тяга творить добро – творить по-христиански, не задумываясь о цене. А наградой для него всегда было само делание доброго дела. Эта направленность души и есть ЛЮБОВЬ.

Гостям Пётр Никанорович всегда был рад, особенно со Смоленщины. Ни у Ивана, ни у Ольги, ни у Яши, имевших отдельные квартиры, родственники не хотели останавливаться – ехали к Петру, несмотря на нашу стеснённость в жилплощади (на пятерых комната в коммуналке чуть меньше 14 м²). Спать гостям приходилось на полу, бывало, что и по три человека. Я совсем не помню, чтобы нам это докучало – всё и всегда в таких случаях было легко и в удовольствие. А мама по этому поводу говорила:

– Если бы мне в войну отказывали в ночлеге и хлебе, я б с Серёнькой до Москвы не добралась.

Приезжал Иван Наумович Петраков. И только присядет с дороги, как сразу:

– А принеси-ка, Серёжа, мне кружку московской водопроводной воды. – Я мигом нёс. – Какая же в Москве замечательная вода!

Он выпивал воду, смотрел на меня и улыбался. Очень добрая улыбка была у дяди Вани (как я его звал). А мама рассказывала, что, будучи командиром партизанского отряда, иногда он сам лично расстреливал предателей – полицаев и продажных старост.

Иван Наумович увидел среди моих школьных книжек учебник немецкого. Взял его, полистал, спросил:

– Учишь?

– Учу.

– Можешь что-нибудь сказать по-немецки?

– Ein, zwei, drei, vier.

Alles. Alles, lernen wir.

– А ещё?

– Gutenmorgen, gutentag…

Иван Наумович, улыбнувшись, добавил:

– Хлоп по морде вот так-так…

Я знал ещё одну подобную шутку, но весьма озорную, поэтому решил промолчать. Это мы с одноклассниками, человек по шесть-семь в колонну, ходили по Арбату и вместо пионерской речовки горланили:

Иван Наумович бывал у нас ежегодно проездом через Москву в Минводы. Также и Егор корнеевский каждый год останавливался у нас, привозя в столицу сало на продажу, которое было у него упаковано в два самодельных чемодана-ящика. Вырученные деньги шли на уплату налогов на продукцию со всего его крестьянского хозяйства. Приезжали, то вместе, то порознь, Ваня из Красного и Валя из Хонюков – партизанские мамины приятели. Оба были охотниками, пополняли у отца запасы пороха и дроби.

Дядя Вася Тужиков!.. В валенках, ватных штанах с оттопыренной задницей, в шапке из коровьей кожи, обшитой заячьим мехом. Он выходил покурить на кухню, марку держал – не махоркой, «Казбеком» затягивался. Тётя Груша, бывало, к нему с досужим разговором липла:

– Как там в деревне?

– А по какому вопросу? – с многозначительной интонацией парировал дядя Вася.