Жан-Жак Фельштейн - В оркестре Аушвица

Виолетта рассказывает коротенькие истории о повседневном героизме, о недочеловеках , которые вдруг, пусть и ненадолго, снова обретали статус мужчин и женщин и смеялись в лицо палачам. Эпизоды жизни, а не биологического выживания…

Их собрали в бараке. Евреек справа, остальных слева. Это напоминало те страшные «отборы», которых каждая боялась больше всего. Анита не сомневается, что попадет в газовую камеру и не успеет предупредить Ренату.

После случившейся в апреле смерти Альмы они чувствуют: сломалась какая-то пружина. Оркестр все так же играет у ворот военные марши, но концертов в «Сауне» становится все меньше, и вскоре они совсем прекращаются. Музыка та же — Альма хорошо их выдрессировала, — а скрипичные соло теперь исполняет Большая Элен. Но никто больше не стремится к совершенству, все играют как-то… машинально.

В довершение всех бед Крамер совершил ошибку, назначив на место Альмы Соню Виноградову. Она прекрасная пианистка, но не имеет ни таланта, ни харизмы Альмы, суетится, мечется по возвышению, вместо того чтобы дирижировать. Фаня точно справилась бы лучше, она разучивает новые пьесы, чтобы освежить репертуар, но оркестром все-таки не управляет. Нацисты выбирали по принципу национальности — им понадобилась нееврейка. Общий уровень исполнения падает…

Несколькими неделями раньше поступило распоряжение репетировать только по утрам. После обеда они теперь занимаются «продуктивной» работой. Это поворот в жизни оркестра, они стали рабочей командой — такой же, как остальные.

Немцы сделали функциональные и бюрократические выводы: чтобы пересчитывать узниц по головам и заставлять их идти в ногу, требуются большой барабан, тарелки и несколько флейт. Ни к чему позволять сорока пяти женщинам жить в «неге и холе», а отдыхающие эсэсовцы обойдутся граммофоном.

Подтверждается слух, много недель гуляющий по всему лагерю: их переводят в «другое место».

Приходится бросить все накопленные сокровища. Удобную обувь, одежду. Одеяла и простыни останутся на койках в бараке. Оркестрантки лишаются вещей, придававших им особый статус: расчесок, зубных щеток, мыла.

Хильде удается каким-то чудом сохранить несколько любимых вещичек, в том числе позолоченный карандашик с выдвижным грифелем и французский блокнот в бархатной черной обложке с календарем на 1939 год. Он принадлежал Альме, внутри остались сделанные ее рукой пометки и какой-то адрес. Хильда переписала на пустую страничку стихотворение «Рыцарь» Райнера Марии Рильке.

Анита, более практичная — или более везучая? — сумела взять с собой красный ангорский свитер, выменянный в «Канаде» на несколько паек хлеба.

Им выдают ветхие обноски, которые носили ушедшие на тот свет узницы, вещи покоробились от дезинфекции, но утешает сам факт: дали одежду, значит, пока не убьют.

Их направляют к воротам, у поста охраны командуют: «Налево!» — потом еще раз налево, к платформе и газовой камере. Благодарение Господу — у платформы приказывают остановиться и ждать… Рената самовольно присоединилась к группе, не желая расставаться с сестрой.

Подходит состав, к первой группе узниц присоединяется длинная колонна. Их и правда переводят.

Оркестрантки держатся чуть в стороне от общей массы и поднимаются в один из вагонов в хвосте поезда. Это прощальный подарок Крамера, последняя привилегия — на дощатом полу рассыпана солома, они не задыхаются от вони и духоты.

Дверь задвигается, женщины осознают, что покинули Биркенау не через трубу , как другие, и надолго погружаются в молчание.

Путешествие длится много дней. Пассажирки спят, переругиваются, щебечут, как едущие на каникулы коллежанки. Похолодало, они согреваются как могут, дуют на руки, растирают друг другу спины. Не думают, куда их везут, будь что будет. В лагере шепотом называли Берген-Бельзен, бывший военный лагерь…

С Востока наступают русские, в июне в Нормандии высадились союзники. Женщины рассуждают: «Война закончится самое позднее в начале 1945-го. Ну что эсэсовцы могут с нами сделать? Разве что убить…»

С некоторых пор транспорты с заключенными приходят в Биркенау из чешского Терезина, в вагонах едут целые семьи. Людей сжигают сразу по прибытии.

Составы приходят со всей Европы, а их отправляют на запад. В этом чувствуется растерянность, нацисты лихорадочно импровизируют. Оркестрантки знают: начался обратный отсчет времени, шансов выжить почти нет. Но они все-таки надеются: «А вдруг…»