Максимилиан Маркс - Записки старика

пели потом обманутые Наполеоном легионисты под Сарагосой на Сомма Сиере, под Цеутою, на Гаити, под Аустерлицем, под Иеною, в Смоленске, в Москве, под Лейпцигом, и, наконец, у Монмартра.

Врезались в память мою и публичные эксперименты отцов-иезуитов, которыми они забавляли и дурачили почтеннейшую публику, состоящую преимущественно из родителей и опекунов молодежи. В назначенные праздничные дни у них с колокольни то взлетал воздушный шар с куклами, сидящими в лодке; то невредимо спускался на площадь привязанный к парашюту козел. А в залах училища в одной – темной, волшебный фонарь показывал чудеса святых Лойолы, Гонзаго, Костки, Боболия, и других членов societatis Jesu [74] Общества Иисуса (лат.). ; в другой же, светлой, гремучий газ с выстрелами сгорал в летающих мыльных пузырях, то конические зеркала собирали безобразные разводы в изящные рисунки, а предлинная стеклянная труба, поднимаясь и опускаясь над горящим водородом, пела при звоне франклиновых колокольчиков [75] Колокола Франклина – грозовые колокола, изобретение американского ученого и политика Бенджамина Франклина, издавали звук под действием электрического поля. «Gloria in excelsis Deo» [76] «Слава в вышних Богу» (лат.). , и целая батарея вольтовых пистолетов [77] Пистолет Вольта – электрический пистолет, изобретенный итальянским ученым Алессандро Вольтом. отвечала залпом на каждый такой возглас. И все это свершалось и с важностью, и со смирением, и так чинно и торжественно, как будто при каком-то богослужении. Славно ad majorem Dei gloriam [78] Для большей славы Бога (лат.). пускали пыль в глаза честнейшие отцы всем профанам, а все-таки не заработали на сочувствие и добрую память. Не помню теперь песенки, бывшей тогда в большом ходу, но хорошо помню, что после каждого четверостишия повторялась ритурнель:

Сама высылка их из Витебска не обошлась без скандального приключения [79] Описываемые события происходили в 1820 г. . До рассвета власти под величайшим секретом для всех (кроме иезуитов) распорядились окружить монастырь караулом из жандармов городского гарнизона и полицейских служителей. Прокурор, чиновники особых поручений военного генерал-губернатора, гражданского губернатора и полицмейстер явились для описи и опечатания имущества и для посадки монахов с конвоем на приготовленные уже и стоящие на площади почтовые тройки. Один из полицейских приставов по распоряжению полицмейстера отправился для описи погреба, богато снабженного винами, наливками, старою водкой и пяти-десяти-, а даже и столетними медами, употребляемыми только малейшими, чуть не наперсточными рюмочками. Бочки со всеми этими соблазнами висели на двойных цепях, укрепленных в своды погреба, простирающегося далеко за ограду. Не раз потом среди площади пред монастырем образовывались глубокие провалы, заделка которых стоила больших трудов и издержек. Ревностный исполнитель служебного дела с тремя данными ему служителями вдруг очутился под землей в среде, как будто позаимствованной из сказок тысячи и одной ночи. Для прочтения надписей на бочках понадобился фонарь, а для удостоверения надписей – ковш. Принесли и один, и другой и взялись за дело! Одними описана и опечатана церковь со всеми ее богатствами, другими библиотека и музей, третьими кухня, кладовая и магазины. Все закончили, а экспедиции из погреба нет как нет. Послали вестового узнать, где она и что с нею. Погреб отперли, но в нем темно, глухо и никто не откликается. Отправились гурьбою все власти с фонарями и под прикрытием штыков сильного конвоя гарнизонных солдат, и что же? Пристав и его команда лежат без чувств не в дальних друг от друга расстояниях. При одном нашелся ковш, а при другом давно догоревший и потухший фонарь. Сейчас же послали за врачом, но все старания его возвратить к жизни пристава и одного из служителей остались тщетны. Остальных двух как-то однако же оттерли. Спустя лет пятнадцать потом я видел вдову покойного пристава. Она получала полную пенсию после мужа, и со слезами умиления, сожаления и благодарности откровенно рассказывала последние подвиги его. Должно быть и тогда, как и теперь, умели же люди преспокойно и даже с наслаждением приносить в жертву жизнь, честно и верно исполняя долг своей службы!