Диана Померанц - Жена психиатра. Когда любовь становится диагнозом

— Давайте нальем ему молока и дадим консервированного тунца, — предложила Элли, побежала на кухню и стала искать еду для своего нового любимца.

Приговаривая «Ах ты красавец!», Сэмми, лежа на кровати, гладил длинную серую шерсть кота и играл с его лапами и хвостом.

— Мама, я слышу, что пришел Мистер Баттонс. Можно я его покормлю? — спросила дочь и пошла в кладовку.

— Конечно, можно, — ответила я и стала набирать номер Мейсонов.

— Элли! — резким тоном произнес Чарльз. — Не надо кормить кота. Он от этого только чаще будет сюда приходить, а нам это совершенно не нужно. Я не знаю, почему твоя мама не понимает таких простых вещей, — и, сощурив глаза, муж недоброжелательно на меня посмотрел.

Я хотела ему ответить, но слова застряли в горле.

— Мистер Баттонс хочет есть, и я его с удовольствием покормлю. Почему ты так плохо относишься к животным? — произнесла Элли, и на ее глазах навернулись слезы. Потом дочь убежала в свою комнату и громко захлопнула за собой дверь. Но Сэмми уже впустил кота в дом, и вот теперь они вместе появились в коридоре.

— Элли, кот здесь. Разреши войти, и мы с ним поиграем.

Дверь открыли, и я услышала, как Сэмми сказал: «Не плачь, Элли, вот видишь, это Мистер Баттонс!»

Чарльз молчал. Казалось, что он просто не замечает, как расстраивает детей.

Прошло несколько дней. Однажды вечером мы оба работали на втором этаже и я увидела кота через окно. Дети уже спали, и я на автомате впустила животное.

— Ну вот какого черта ты открыла окно, Ди? Ты же знаешь, что я не переношу эту глупую тварь. И мне надоело безответственное поведение Мейсонов, — с этими словами Чарльз отодвинул свое кресло, схватил Мистера Баттонса и спустился вниз по лестнице.

Хлопнула входная дверь. Я замерла с телефоном в руке. С улицы раздавались звуки капель дождя, барабанивших по жестяной крыше. Эти удары казались мне взрывами небольших петард, оставлявших серо-белые облачка дыма. Почему-то стало трудно дышать. Я положила телефонную трубку и, покачиваясь, прошла в спальню.

Не знаю, через сколько минут я заметила, что в дверном проеме стоит Чарльз.

— Дело сделано, — пробормотал он.

— Какое дело?

— Мы больше не увидим этого проклятого кота. Я об этом позаботился.

— И что именно ты сделал? — спросила я.

— Я об этом позаботился, как только что тебе сказал. Он уже не вернется.

Чарльз отвернулся.

Я смотрела на его затылок, а потом перевела взгляд на старую, ставшую со временем коричневой фотографию моей бабушки, висевшую на стене чуть дальше того места, где стоял мой муж. Я не двигалась. Стрелки часов замерли, и мои глаза не моргали, а губы неожиданно стали сухими. Было такое ощущение, словно все остановилось.

Потом совершенно неожиданно я почувствовала, что меня тошнит. Я не успела встать, чтобы дойти до ванной, как меня вырвало прямо там, где я сидела.

Сидя в одежде, облитой собственной блевотиной, я думала: «Если я сейчас ничего не скажу Чарльзу, то стану соучастником преступления?»

Я встала, сняла с себя ночную рубашку, бросила ее в корзину для грязного белья, встала под душ и включила мощную струю горячей воды.

Я въехала на территорию больницы сквозь старые ворота в здании, сложенном из крупного булыжника, и, как мне показалось, попала в другую эпоху. Вдоль извилистой дороги росли благоухающие цветущие рододендроны. Путь петлял между невысокими холмами по совершенно идиллической сельской местности, хотя в конце находился комплекс зданий, в которых люди боролись со своими внутренними демонами. Я подъехала к кирпичным строениям конца XIX века, перед которыми на красивых газонах тут и там были расставлены шезлонги. Вспомнились слова, записанные в уставе этой основанной в 1857 году больницы: «Вежливое обращение и удобство для всех пациентов… Никого из пациентов нельзя содержать под землей, каждый из них должен иметь доступ к свету, свежему воздуху, а также располагать собственным личным пространством».

Да, местность, в которой находилось медицинское учреждение, где лечили серьезные заболевания, была самой живописной. После защиты докторской диссертации в этой больнице я прошла курс обучения интенсивной, стационарной и долгосрочной психотерапии. Это было одним из немногих мест в стране, где пациентам оказывали такую помощь. Я приехала туда 1 июля 1980 года. Мне было двадцать девять лет, и я ужасно радовалась представившейся мне возможности повысить здесь квалификацию. По завершении учебы планировала вернуться в Калифорнию, но не скрою, что у меня были мысли о том, что я могу встретить в клинике мужчину, с которым могла бы связать свою жизнь и вернуться вместе домой.