Отношения моей матери к музыке и С.И.Танееву особенно подчеркивают ее ненормальность. Она не была особенно музыкальна, и ее игра на фортепьяно не превышала обычного уровня любителей. Но музыка, особенно в конце девятидесятых годов, играла крупную роль в ее жизни, успокоительно действуя на ее нервы и отвлекая от действительной жизни. А действие музыки, когда она слушала игру Танеева, она перенесла на него. В.А.Жданов в своей книге «Любовь в жизни Л.Толстого» [181] Книга выходила в «Захарове» в 2005 году.
говорит, что отношения ее с Танеевым не были «теми отношениями, которые могли бы поставить вопрос о достоинстве замужней женщины». Но исключительное пристрастие женщины в возрасте между 50 и 60 годами к человеку, к ней довольно равнодушному, постоянное желание видеться с ним и слышать его игру, нельзя не назвать ненормальностью. Она сама это сознавала. Седьмого марта 1903 года она записала: «Меня охватывает злая таинственность моего внутреннего состояния, хочется плакать, хочется видеть того человека, который составляет теперь центральную точку моего безумия, постыдного, несвоевременного, но да не поднимется ничья рука на меня, потому что я мучительно исстрадалась».
Истеричность матери развивалась постепенно. До 1910 года отец и мы – ее дети – приписывали ее ненормальное состояние ее темпераменту или переходному периоду жизни женщины. Лишь 1910 год открыл нам глаза. До этого года отец, как это видно из его писем и дневников, считал ее более или менее здоровой и, следовательно, вменяемой. Только иногда он как будто догадывался о ее ненормальности. Это видно по некоторым записям его дневника. Так он записал 6 февраля 1898 года «С[оня] уехала в Петербург. Она всё так же неустойчива». 26 июня 1899 года он записал «С[оня] уедет нынче к сыновьям. Она была тяжело больна и теперь еще слаба. Все продолжается критическое время. Часто очень нежно жалко ее. Так было нынче, когда она прощалась». 14 мая 1898 года он писал ей: «Сережа был у нас и всё рассказал, и всё у вас очень хорошо. Только твои бессонницы и трупный запах мучают меня». В то время моя мать жаловалась на галлюцинации трупного запаха.
Несмотря на неустойчивость нервной системы, моя мать в девятидесятых и девятисотых годах вела очень деятельный образ жизни. Это видно и по ее дневнику. Она заведовала хозяйством в Ясной Поляне, изданием сочинений Л. Н.Толстого и денежными делами своими и семейными; она принимала гостей и посетителей, много ездила к своим детям и знакомым, посещала вечера и концерты и кроме того находила еще время для занятий то музыкой, то фотографией, то шитьем.
События, происшедшие после 28 октября 1910 года – отъезд отца из Ясной Поляны, его болезнь, во время которой моя мать не могла с ним быть, и его смерть в Астапове, – нанесли ей страшный удар. Она была глубоко несчастна, и, хотя после смерти мужа ее навязчивые идеи потеряли свою остроту, ее нервная система все же оставалась неуравновешенной. Знавшие ее в эту пору помнят ее жалобы на невралгические боли в разных частях тела, ее трясущуюся голову, ее бесконечные разговоры на одни и те же темы, ее жалобы на свою судьбу всем и каждому и ее безотрадное настроение.
Нервная болезнь матери отравляла жизнь ей самой и отцу. Но, разумеется, не болезнь была причиной разлада между моими родителями, тяжело переживаемого обоими ими. Отец страдал от того, что внешние условия его жизни противоречили его убеждениям, изменить же эти условия путем разрыва с семьей он не считал себя вправе…
Несмотря на то, что дневники последних лет жизни С.А.Толстой приходится признать дневниками истерической женщины, они не теряют своего значения как материал для биографии Л. Н.Толстого, не говоря уже об их интересе в бытовом отношении. Из них лучше, чем из других записей, видно, как тяжело отразилось на обоих моих родителях расхождение во взглядах, и что кажущееся противоречие между верой и образом жизни отца было вынуждено его семейной обстановкой. В спокойную минуту, уже в 1912 году, моя мать записала: «К сожалению, он всё ждал от меня – бедный милый муж мой – того духовного единения, которое было почти невозможно при моей материальной жизни и заботах, от которых уйти было невозможно и некуда. Я не сумела бы разделять его духовную жизнь только на словах, а провести ее в жизнь, сломить ее, волоча за собой целую большую семью, было немыслимо, да и непосильно».
Софья Андреевна Толстая
Читать дальше