Станислав Говорухин - Неизвестное об Известных

За соседним столом гуляет шумная компания грузин. И вдруг с того стола нам присылают бутылку вина. Слово за слово, и мы уже сидим за их столом, выпиваем.

Через какое-то время появился наш хозяин квартиры. Оказалось, что нас пригласили за стол именно его друзья. Дальнейшее помнится весьма смутно… Часа два ночи… Ресторан закрыт, огни погашены, только освещался наш большой стол, да в дальнем углу столик, за которым сидят две официантки… Черт меня еще дернул пойти расплатиться за свой стол. Кто-то из грузин это увидел, сразу набросились с упреками на нашего хозяина квартиры, дескать, как это он позволяет платить за стол своим друзьям. А он им пытался объяснить, что никакие мы ему не друзья…

Проснувшись утром, я обнаружил в кармане деньги, которые отдал официантке за стол. Машина уже стояла у подъезда. Сван повез нас в аэропорт. Голова, конечно, гудела. По дороге заехали в шашлычную, съели хаш. Для тех, кто не знает: хаш — это горячий холодец. Варится всю ночь — мослы там, желудок и прочее — без соли и в горячем виде подается на стол. И уже каждый по вкусу солит, перчит, кладет тертый чеснок. Обычно хаш пьют с похмелья, утром, под водку. И сытно, и сразу приводит в чувство.

В аэропорту уже дрожит от нетерпения готовый к взлету «кукурузник».

Простились, расцеловались с нашим грузином как лучшие друзья, и… через два часа мы нежимся уже на пляже в Батуми. Жара, ласковое море, мальчишки ловят рыбу-иглу. Благодать! И все это в октябре-месяце, после того, как мы вернулись с этих холодных пугающих гор.

Часа в два дня захотелось есть.

— Ну что, Володя, перекусить бы. Где есть будем?

Он говорит так шутя:

— Полетели в Кутаиси.

— В Кутаиси?! Полетели!

Берем такси и без всякой надежды приезжаем в аэропорт.

— Самолет до Кутаиси будет?

— Да вон стоит.

— Билеты есть?

— Пожалуйста, на тебе билеты.

Прилетели в Кутаиси, заявляемся к нашему хозяину квартиры, он как раз дома. Боже, что тут началось! Приехали его самые драгоценные, самые любимые друзья из России. Опять ресторан, пьянка, дым коромыслом, ночь и только в самом дальнем углу сидят за слабо освещенным столиком две официантки…

Утром все повторяется: машина у подъезда, по дороге — уже традиционный хаш, самолет в Батуми и… пляж, солнце, ласковое море.

Часа через два захотелось есть. Володя спрашивает:

— Ну и где будем обедать?

— Полетели в Кутаиси, — говорю.

Он смеется. Конечно, мы уже не полетели. И имени того свана я уже не помню. Осталась только добрая память об этом замечательном грузине, об этой действительно непридуманной дружбе народов, которая тогда существовала. Как нас встречали на Кавказе, особенно, в Грузии — как родных братьев! Нигде так не встречали.

Помнится, однажды — это было вскоре после распада Союза — мы собрались своей компанией, и кто-то предложил тост, над которым бы раньше просто посмеялись:

— Давайте выпьем за дружбу народов!

И все за столом вдруг дружно встали и на полном серьезе, без всяких шуточек, выпили. Оказывается, все-таки это была не придумка коммунистической пропаганды — тогдашняя дружба народов.

Альпинисты считали его своим. Верили, что он опытный восходитель. А он увидел горы впервые за два месяца до того, как написал ставшие такими популярными песни о горах.

Люди воевавшие были уверены, что он их боевой товарищ. Такая правда, такая ободранная до крови правда лезла из его военных песен. А ему, когда началась война, исполнилось три года.

Он был мужчина, если хотите. По природе своей, героическому нутру он должен был, вероятно, пойти в моряки, в летчики, в солдаты. Но для этого надо было иметь несколько жизней. Поэтому он в песнях проживал то, что хотел бы прожить в жизни. Он, будучи артистической натурой, как бы становился на мгновение тем, кем хотел быть. Свою несостоявшуюся ипостась находил он в этих песнях.

Но мало хотеть, надо знать. Судя по его песням, он всегда знал предмет досконально. Откуда? У него была изумительная память, а слушать он умел, как никто. Это редкий дар. Мне кажется, не умеющий слушать, слушающий самого себя (таких мы часто встречаем в компании), как художник слова — конченный человек. Ему уже не узнать ничего нового, поскольку ничего не услышать.

Для Володи общение с интересными людьми значило очень много. Он, как поэт, питался тем, что видел и слышал. Для него интересные люди были окном в мир, куда он, перегруженный заботами и обязанностями, не имел легкого доступа. Он искал таких встреч. Однажды пришел к нему человек удивительной судьбы, золотоискатель из Сибири. Я видел, как Володя слушал его. Весь — напряженное внимание, боязнь упустить слово из рассказа. Живая реакция на смешное, искренняя боль в глазах, когда речь заходит о несправедливости. И опять добрая улыбка, раскрепощающая собеседника, робевшего поначалу перед любимым поэтом, популярным артистом. Человек этот рассказывал всю ночь. Володя несколько раз брал гитару, начинал песню, но обрывал ее, откладывал гитару в сторону.