Нина Узикова - Запоздалый дневник

Я звал тебя, но ты не оглянулась,

Я слезы лил, но ты не снизошла.

Ты в синий плащ печально завернулась,

В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют твоей гордыне

Ты, милая, ты, нежная, нашла…

Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,

В котором ты в сырую ночь ушла…

Уж не мечтать о нежности, о славе,

Все миновалось, молодость прошла!

Твое лицо в его простой оправе

Своей рукой убрал я со стола.

Александр Блок

Когда началась Отечественная война, мне было 5 лет и 9 месяцев, Тане — 11 лет 5 месяцев, Вале 2 года 9 месяцев. Не помню ни объявления войны, ни проводов отцов. Всегда помнила, что дядя Ваня прощался с только что родившимся сыном — Юрой. Маленький, красненький комочек лежал раскрытый на кровати в доме у мамоньки и дяди Вани. В этот же день увезли с другими мужчинами на войну. Оказалось, что память моя ошиблась. Да, я помнила малюсенького ребеночка, когда его принесли из роддома.

Дядю Ваню взяли на фронт 1 сентября 1941 года. Юра родился 22 августа. Поэтому дядя Ваня мог видеть сына уже дома. И моя память на ошиблась — Юру принесли из роддома до ухода дяди Вани на фронт. И эта картинка о красном комочке на кровати и сгрудившихся вокруг людях, в том числе и дяди Вани — правда. Тетя Зоя на руках с Юрой провожали отца на фронт.

Это подтвердил и сам Юра в дни 70-летия рождения. Это он помнит по воспоминаниям своей мамы Зои и других женщин села.

Всех мужчин тогда увезли, а дядя Ваня погиб в 1942 году. Юра выжил, так как мамонька уже не работала в колхозе и могла няньчить последнего внука.

Тетя Зоя, мать Юры, красивая женщина, молодая, как и многие другие женщины работала с утра до вечера в колхозе. И, как вспоминает Таня, одно время работала кладовщицей в колхозе, и, естественно, с едой у них было полегче, чем в других наших семьях. Особенно в семье дяди Никифора и тетки Василисы, где было пятеро детей. Двое из них с 1938 и 1940 года рождения — Шурка и Валя.

В школу я пошла в 1943 году.

До этого нас с Валей водили в детский садик. Зимой возили на санках, а летом мы бегали сами. Врезался в память один случай. Зима, холод. Мама везет нас в санках обратно домой. Мы опоздали, детей уже покормили, нас не взяли из-за опоздания. Дома, кроме картошки и сураюшеного хлеба, нет ничего. Видимо, это особенно заботило маму — чем кормить двух несмышленышей целый день, и в раздражении покрикивала на нас.

Не менее яркая картинка. Отца взяли на фронт, но какое-то время солдат использовали на строительстве Моторного завода в Уфе. Зима 1941—42 года по всей стране была очень суровой. В декабре 1941 года при рытье котлована кусок мерзлой земли обрушился на ногу отца и практически у основания сломал ее.

Какое-то время, видимо, первый месяц он лежал в гипсе в каком-то военном госпитале. Зимой уже 1942 года мама поехала за ним в Уфу, чтобы забрать его домой. Привезла. Помню — смотрю в замерзшее окно и вижу, к дому подъезжают сани. Мама правит лошадью, отец, закутанный в тряпки, на голове платок лежит в санях. Правая нога от основания и ниже колена в гипсе. Этот гипс не снимали еще несколько месяцев. По воспоминаниям Тани, отец страшно мучился, так как под гипсом завелись вши. Мыться в баню — целая история. Помню, уже в теплое время мы с Валей оставались с ним. Он ведь и в туалет не мог ходить, когда был в гипсе, и посуду под него подкладывала я.

Когда сняли гипс через несколько месяцев, оказалось нога стала меньше на 7—8 сантиметров. Он долго ходил на костылях, потом с палочкой. В конце 1942 года его забрали на тот же Уфимский Моторный завод в военизированную охрану. И пришел он домой только в 1946 году.

Уже взрослой, зная, что творилось в первый год войны на дорогах, представить, как маме удалось лежачего погрузить в какой-то вагон от Уфы до станции Сулея, выгрузить, найти лошадь и 130 километров ехать от станции до Усть-Икинска.

Мама и отец как-то не вспоминали об этом, а мы не догадывались их спросить. Крестьяне, кем были родители по духу, не привыклирассуждать о таких событиях в их жизни. Прошло — и слава Богу. Заботу составляли ежедневные дела — свои и детей, а потом и внуков.