Владимир Соколов - Пришёл солдат с фронта

Ситуация изменилась после разгрома немцев под Сталинградом. Всех военнопленных немцы снова поместили в лагерь. Жизнь в бараках, скудное питание, жёсткая дисциплина, тяжелая работа на строительстве укреплений. Но вот наступил радостный день: нашими наступающими войсками люди были освобождены из немецкого плена. Освобождённых погрузили в товарные вагоны и под конвоем солдат внутренних войск НКВД отправили на родину, опять в лагерь, но теперь уже в наш, родной. Снова бараки, снова конвоиры…

Всё это оправдывалось необходимостью проверки каждого побывавшего в плену. Надо было установить, как человек попал в плен — сдался добровольно или, скажем, будучи раненым. Добровольная сдача в плен считалась изменой родине, то есть преступлением. Кто-то, находясь в плену, мог сотрудничать с немцами или даже быть завербованным разведкой и так далее. Такая проверка часто затягивалась на годы, потому что пленных было гораздо больше, чем следователей.

Юрию Тимофеевичу Прейсу повезло. Его дело следователь начал рассматривать первым. Причина была в том, что следователю, молодому парню, показалось странным сочетание чисто русского имени и отчества с фамилией Прейс, и он из любопытства начал работу именно с этого дела. Юра, ничего не утаивая, рассказал следователю о том, как он попал в плен и чем занимался. Следователь по своим каналам сделал запрос, который подтвердил правдивость показаний Юры. С него были сняты подозрения и его направили дослуживать в армию.

По иронии судьбы, или здесь был какой-то неведомый нам тайный смысл, Юру зачислили во внутренние войска НКВД. Он стал конвоиром. Под Москвой строился секретный центр ядерных исследований. На земляных работах там трудились заключённые — мелкие уголовники с небольшими сроками «отсидки». Прейс должен был утром отвести заключённых на работу, а вечером доставить их в том же количестве «домой». Конвойные функции были, можно сказать, формальными. Осуждённым на короткий срок, бежать не было никакого смысла. Но, тем не менее, один из заключённых сбежал. Юру посадили в тюрьму и начали следствие. Следствие установило, что конвоир точно соблюдал инструкцию по конвоированию заключенных, но при существующем порядке организации работ не имел физической возможности предотвратить побег. Глупого беглеца вскоре поймали и добавили «срок» за побег. Юру продержали в тюрьме около месяца, а затем отпустили и демобилизовали.

У меня была гитара, и мы с Юрой иногда развлекались пением. Репертуар нашего дуэта состоял, в основном, из «жалобных» тюремных песен, которые знал Прейс, и песен, сочинённых на войне танкистами — так сказать, своеобразный танкистский фольклор. К сожалению, я забыл текст этих песен. Я всегда с трудом запоминал стихи. В памяти сохранились лишь обрывки фраз, например: «Только пыль дорожная вьётся из-под гусениц…» При этих словах у меня и сейчас возникает волнующее, щемящее чувство. Я не помню стихов, но я помню, о чём они. Тихий летний вечер. Туда, где небо окрашено в оранжевый цвет заходящим солнцем, по пыльной степной дороге движется колонна танков. Ночью танки выйдут на исходные позиции, а на рассвете пойдут в атаку. И вот уже грохот боя, горят танки. «А молодого командира несут с пробитой головой…», — поётся в песне. Из песен, написанных композиторами, мне больше всего нравилась и нравится до сих пор «Тёмная ночь», которую исполнял Марк Бернес.

Интересно отметить, что на войне люди любили в минуты отдыха петь хором. Пели чаще всего украинские народные песни: «Ой ты Галя, Галя молодая», «Распрягайте, хлопцы, коней», «Ехал казак» и т. п. Любовь к украинским песням объяснялась двумя причинами: во-первых, украинские песни хорошо запоминаются и легки в исполнении, а во-вторых, «заводилами» в хоровом пении были обычно украинцы. У них в крови этот вид общения. Да, да, именно общения. Когда люди поют хором, особенно на войне, между ними возникает какое-то особенное чувство единения, симпатии друг к другу.

По моим наблюдениям все ребята-фронтовики отличались в лучшую сторону от тех, кто не был на фронте. У них сохранился дух фронтового братства. Они терпимо, с добродушным юмором относились к недостаткам друг друга и умели радоваться жизни, несмотря на массу послевоенных трудностей. За пять лет совместного существования у нас не было ни одного конфликта.

Жил в общежитии студент Боря Шумилин. Внешность его — рост, телосложение, розовые щёчки (усы и борода у него не росли) — была как у пятиклассника. Ну, словом, — настоящий лилипут. По словам Бори, родители у него были нормальными людьми. Они умерли во время голода в Поволжье, а только что родившегося Бориса поместили в детдом. Боря очень сердился, когда контролёр в кино останавливал его: «Мальчик, а ты куда? Дети до шестнадцати лет на этот фильм не допускаются». Стараясь говорить басом, Борис возражал: «Я не мальчик» и показывал студенческий билет. Мы жалели Борю, иногда подшучивали над ним, но старались щадить его самолюбие. После окончания института Боря был «распределён» на одно из предприятий Калининграда.