Павел Скоропадский - Воспоминания. Конец 1917 г. – декабрь 1918 г.

Свечин, так ничего от меня не добившись, уехал. Я его очень уважаю и ценю, но отъезд его был мне скорее приятен. Лично будучи не казаком, он хотел быть plus royaliste que le roi [19] Большим роялистом, чем король (фр.). , горячился, а тут нужно было лишь время и спокойствие. Заместителем его был генерал Черячукин, очень спокойный, умный и доброжелательный человек. Он по окончании миссии остался представителем Дона при украинском правительстве. Я постоянно с ним встречался и до последнего дня не изменил составившееся у меня о нем мнение, что лучшего представителя от Дона нам не нужно было. Дело о границах тянулось очень долго, у нас требования стали уже не такие повышенные. Тогда, пригласив [к] себе специалистов по угольному району, выяснив себе окончательно наши желания с Федором Андреевичем Лизогубом, я вызвал Черячукина и сказал ему, что ему необходимо убедить своих к таким уступкам, и он согласился. Через несколько дней под моим председательством было заседание, и все разрешилось благополучно. Соглашение было полное. Комиссиям оставалась лишь разработка деталей, главным образом, по торговым и железнодорожным вопросам. В то время Краснов вел энергичную борьбу с большевиками, ему необходимы были деньги, а главным образом, снаряжение, обмундирование и вооружение снарядами.

Я считал, что наш долг и разумная украинская политика требовала от нас всячески идти ему навстречу. Краснов вел борьбу исключительно с большевиками, которые являлись и нашими врагами. Для Украины иметь Дон добрым соседом было всегда чрезвычайно желательным не только в смысле торговом, где он мог помочь как жировыми веществами и жидким топливом, так как со взятием Царицына ему открывалась возможность их получить, но, что было особенно важно, это то, что Дон из всех областей бывшей Российской империи, конечно, кроме Кубани, которая наполовину заселена украинцами, всегда пойдет навстречу украинским национальным домоганиям, он и сам стоял, не так остро, как мы, но все же стоял на точке децентрализации России. Я теперь смотрю на политику Директории на Украине и полагаю, что та линия, которую Украина повела против Дона, ошибочна во всех отношениях и дорого обойдется Украине и Дону. Впрочем, будущее докажет это яснее всяких слов. Что касается Крыма, то весной и в начале лета у нас пока только положение выяснялось и никаких отношений, ни особенно враждебных, ни дружеских, не наблюдалось. Важно было знать, что думают немцы. Но такое положение, к сожалению, продолжалось недолго.

Приблизительно одновременно с приездом миссии генерала Свечина явилась и Кубанская депутация во главе с неким Рябовым. Они просили у нас снаряжения, снарядов и оружия. Мы им дали, что могли. Вообще, в этом отношении для борьбы с большевиками я помогал, чем только мог, иногда в ущерб, скажу, себе. Немцы, хотя и относились ко мне хорошо, но, я уже говорил, окружили меня самым тщательным наблюдением, поэтому выдача оружия Алексееву и затем Деникину всегда представляла некоторое затруднение.

С Кубанью и Черноморской областью у нас установились совершенно дружеские отношения. Были предположения о заключении союза и даже больше того, чтобы Кубань вошла в состав Украины на автономных началах. Я этого очень хотел, но считал, что с этим делом спешить не нужно. Для меня, во-первых, неясно было, что делается на Кубани и Черноморье, какое там действительное настроение умов по отношению к этому вопросу, во-вторых, я думал, что важнее всего, прежде нежели привлечь к себе другие области, добиться порядка у себя. Раз это будет достигнуто, то многие области сами собой к нам придут. Немцы, с которыми мне приходилось говорить об этом и без которых я не мог фактически предпринять серьезных военных действий, весной и в начале лета не имели определенной линии поведения.

Я хотел отправить дивизию Натиева на Кубань и формировать еще части для посылки в Черноморье. Тогда же я и начал формирование Черноморского коша в Бердичеве, но немцы мешали; постоянно были какие-то затруднения, которые им препятствовали определенно высказаться по этому поводу. А Черноморье прислало ко мне очень толковую депутацию, с которой у нас был разработан весь план действий для борьбы с большевиками. Когда же все свои недоразумения немцы выяснили, было уже поздно. Они сами были в периоде разложения. Я их политики понять не мог. С Алексеевым я был в частной переписке. Писал ему как-то, прося принять кое-какие меры, касающиеся моего личного имущества, он мне очень любезно ответил. Затем он неоднократно обращался ко мне с просьбой просить немцев освободить офицеров его армии, которые были ими заарестованы по подозрению в том, что они являются агентами Антанты на Украине и вербуют себе части. Я ему помогал насколько мог, офицеры были освобождены. Затем, как я уже говорил, в смысле оружия, патронов и снарядов, я шел всегда навстречу его армии. У меня был список всех офицеров его армии, находящихся на территории Украины. Я их не трогал, особенно в первое время, считал, что мы делаем общее дело, каждый в тех условиях, в которых находился, и теми путями, которые ему доступны.