Ирэн Шейко - Елена Образцова. Записки в пути. Диалоги [АСТ, 2019]

Когда после окончания второго курса музыкального училища дочь решила поступать на вокальный факультет Ленинградской консерватории, Василий Алексеевич заявил, что не позволит позорить семью: «Если быть певицей, то только большой. Настоящей. У тебя не получится. Хочешь выступать в кинотеатрах перед сеансами?!»

Блестящий конструктор, замечательный организатор, Василий Образцов был совсем не чужд искусству. Играл на скрипке, прекрасно пел, обладал актерским даром. Но все свои художественные таланты Василий Алексеевич считал годными только для домашних концертов. А профессия должна быть солидной и серьезной, считал он.

Узнав, что Елена вопреки его воле стала студенткой консерватории, Василий Алексеевич объявил дочери бойкот. Мама страшно переживала, пыталась тайком посылать Лене деньги, но она отправляла их обратно: раз решила жить своим умом, должна обходиться без помощи родителей. Иногда не было денег даже на трамвай, и после занятий — под снегом, дождем — Лена шла несколько километров от консерватории до общежития в Автово пешком.

Василий Алексеевич простил дочь после того как она, студентка второго курса, победила на фестивале в Хельсинки. Образцовы к тому времени уже перебрались в Москву — Василия Алексеевича назначили на должность заместителя министра тяжелого машиностроения. Когда Лена позвонила маме из Финляндии, та сказала: «А мы уже знаем! По радио сообщили. Ждем тебя, чтобы поздравить. И я, и папа». Отец нарисовал к ее приезду большой плакат: «Привет лауреатше!»

Денег у родителей Лена и после примирения принципиально не брала. Отец своим бойкотом научил ее рассчитывать только на себя, за что она была ему благодарна: это очень помогло в жизни.

Елена Васильевна многое взяла от отца — бойцовский характер, принципиальность, умение разбираться в людях, талант быть душой компании.

Она была очень веселой, живой, обожала флиртовать, красиво одеваться. Тщательно следила за собой. Встав рано утром, как бы себя ни чувствовала, первым делом укладывала волосы, делала легкий макияж. Для Образцовой было важно, как она выглядит.

Терпению, как и умению включать юмор в совсем невеселых ситуациях, у Образцовой можно было поучиться. В середине девяностых Елене Васильевне подарили японский велосипед. Не утруждая себя знакомством с инструкцией, она тут же села на него и помчалась на всех парах под горку. А когда решила затормозить, крутнув назад педали, ничего не получилось. Тормоз у «японца» оказался на руле. Врезавшись в камень, Елена Васильевна вылетела из седла и сильно ударилась головой — на обоих глазах отслоилась сетчатка.

Операция результата не принесла. Страстная любительница книг, Образцова не могла читать, но даже не это было главным: стало трудно учить новые произведения. Специально для нее переписчики чертили огромные нотные станы, а распечатанные тексты походили на плакаты. Конечно, Елена Васильевна боялась ослепнуть, тем более что не понаслышке знала об этой беде: отец Василий Алексеевич потерял зрение из-за травмы глаз. Но о ее переживаниях было известно только самым близким. На людях Образцова смеялась: «Наконец-то не я слежу за дирижером, а он вместе с оркестром под меня подстраивается!» Зрение Елене Васильевне вернул испанский хирург-офтальмолог, знакомство с которым она считала Божьим подарком.

«Науку не ныть мне преподали два человека, — рассказывала Образцова. — Уже будучи известной певицей, но еще не имея возможности позволить себе СВ, я ехала в купе с мужчиной средних лет и двумя молодыми женщинами. Соседки стали пытать меня о жизни и работе. Я принялась жаловаться:

— Да ужас просто — мужа и ребенка не вижу, все время в разъездах. От постоянного напряжения в любой момент может пропасть голос.

Мужик слушал молча, а потом спросил:

— А в каменоломнях, как я, поработать не хочешь?

И так мне стало стыдно… Другой урок получила от врача. На протяжении сорока лет я мучилась жуткими мигренями: если начинался приступ, сутки, а то и больше, не могла встать с постели. Доктора предполагали, что моя болезнь — следствие блокадной голодухи. Во время очередного приступа вызвала „скорую“. И вот в комнате появляется женщина в белом халате — высоченная и мощная. Я, лежа на диване, причитаю:

— Господи, за что мне эти адские боли?! Никому никогда плохого не желала, зла не делала!

И вдруг врачиха упирает руки в боки и рокочет басом:

— Ах ты бесстыжая баба!

Я от неожиданности чуть с дивана не свалилась.