Наталья Старосельская - Людмила Чурсина. Путь к себе

К середине 2010-х годов не пышно, без торжеств и славословий отмечалось 50-летие со дня выхода на экран фильма «Донская повесть». В цитированной выше статье Татьяны Москвиной приведен полный грусти и попытки примирения с непримиримым рассказ Людмилы Чурсиной: «Когда вы сказали, что исполнилось полвека „Донской повести“, у меня содрогнулось что-то внутри. Однажды мне позвонили из Дома кино и пригласили на сорокалетие „Донской повести“. Я согласилась, сверилась с расписанием и мимоходом спросила, кто еще будет. Пауза. А больше никого нет — все ушли. И тут у меня перехватило дыхание».

Горько, очень горько думать об этом, но спустя десятилетие юбилей выхода фильма, может быть, и по этой причине вовсе не стали отмечать…

Анализируя ленту в контексте кинематографа тех лет, отмечая актуальность ее и в наши дни, критик образно и точно расставляет акценты: «Шпионка Дарья и красноармеец Шибалок из „Донской повести“… враги, однако утвердительной точки в фильме Фетина вовсе не получилось, более того, со временем эта идеологическая точка решительно обратилась в многоточие. Вечное в образе Бабы явно победило временные понятия о добре и зле, потому что Баба в своем истинном натуральном виде — принимающая мужчину и рожающая дитя — принципиально непобедима. При своем появлении в картине она лежит с задранным подолом, раскинув ноги, в избе, захваченной красноармейцами, и понятно, отчего насмешник-боец (Б. Новиков) крякает с досадой и восторгом одновременно. Мир революционной борьбы нарушен, обеспокоен и подавлен этим возмутительным фактом — лежащей перед мужиками Бабой. Ничего хорошего их с этой Бабой не ждет. Погубит их Баба.

Людмила Чурсина явилась в „Донской повести“ как прелесть и беда, соблазн и ужас, предвестие счастья и катастрофы. Раскинувшая ноги Баба оказывалась в прочнейшей связи с землей, ждущей любви и труда, по которой мчатся мужчины, сеющие войну и смерть. Высокая и стройная молодуха, чья стать маняще виднелась из-под наверченных казачьих юбок и платков, улыбалась той самой улыбкой, которую мастерски умели ловить художники Возрождения. Да, сама земля породила эту проклятую неубиваемую Бабу, шпионку и диверсантку вечности. И добро бы она сошлась с хорошеньким командиром красного отряда, но нет — выбор Фетина на роль мужа Бабы был безупречен, он взял Евгения Леонова. Что бы там ни думал этот молчаливый „шишок“ о прекрасном будущем нового мира, он ей не муж. Как весна превратилась в войну, так и на месте доброго крепкого Мужика, который, по справедливости, был положен столь упоительной Бабе, оказался бог весть кто, нескладный бирюк, нелепый антимужчина, корявый пень. С насмешливой горечью взглядывает на него Баба, втайне надеясь на что-то лучшее в будущем, но по-бабьи принимая судьбу…

…Во время съемок Чурсиной 22 года, ее актерский опыт мал, однако роль она проводит мощно, цельно, заразительно, отчетливо — и тотчас же после „Донской повести“ ее завалят предложениями вновь и вновь сыграть эту пленившую всех Бабу неубиваемую. Которую будут убивать вновь и вновь…

Самого выстрела крупным планом в „Донской повести“ нет. Показана Баба с младенцем, сидящая на упавшем дереве, в позе, опять-таки отсылающей нас к Возрождению. Сомнений в том, кто это, быть не может. А значит, не может быть и сомнений в том, кто прав и кто виноват в этой истории».

Роль Дарьи стала поистине звездной для актрисы. Многих удивляло и удивляет до сих пор, каким образом ей, совсем молодой, не обладающей достаточным профессиональным опытом и не имеющей фактически никакого жизненного, женского, удалось так сильно и ярко воплотить судьбу героини повествования Михаила Шолохова, казачки, наделенной бурными страстями, отнюдь не ординарными чувствами.

Критик Евгений Михайлов писал в рецензии на фильм: «Страсть Дарьи — тяжелая, темная. Эту женщину сжигало пламя собственничества, переполняла с трудом сдерживаемая ненависть к красным. А поверх всего нависал постоянный страх разоблачения. Дарья — ставленница белой казачьей банды. Какой же неизмеримой тяжести душевный груз должна была нести эта женщина, став невенчанной женой красноармейца Шибалка! Любовь, ненависть, отчаяние — все завязалось в душе ее неразрешимым узлом. Душа напряжена, доведена до опасного, смертельного предела отнюдь не единственными внешними обстоятельствами, эта женщина — творец своей беды( выделено мной. — Н. С. )».

Промелькнут десятилетия, и не раз еще будет припоминаться эта оценка критика: Людмиле Чурсиной и в киноролях, и в театральных, доведется кропотливо вылепливать именно этот причудливый и очень сложный, многосоставный характер «творца своей беды». И далеко не только своей собственной. Как будет это происходить? — постараюсь проследить как можно внимательнее по сыгранным в разное время на сцене и экране ролям.