Франц Запп - Сталинградский пленник 1943–1946

Благодаря образцовой работе Вилли Харрер — русские его звали Василием — был на лучшем счету у начальника. Однажды тот привел его в свою контору, где уже сидели трое русских. Начальник велел ему присесть, достал из ящика стола стакан, бутылку водки, наполнил стакан и предложил ему выпить. Вилли сказал по-русски: «Не могу… военнопленный!» Однако начальник настаивал. Вилли не хотел обижать начальника, к тому же ему дали еще и хлеба. Он выпил водку и съел хлеб. Но водка оказалась ему не по силам. Он еле добрел до гаража, а вскоре предстояло возвращение в лагерь. Вилли был почти не в состоянии идти, во всяком случае — без помощи. Он рассказал нам, как было дело. Употреблять алкоголь военнопленным строго запрещалось, и Вилли мог на несколько дней угодить под арест. Мы решили взять его под руки и, окружив с двух сторон, повели в лагерь, охране у будки мы сказали, что у него только что был приступ малярии. Так мы довели его до нар. Ему же было не до ужина, он сразу прилег и уснул. На его счастье, все обошлось без последствий.

Харрер рассказал мне, что в начале года старший лейтенант Клейнеман вызвал его в свой кабинет и спросил, чем он, собственно, занимается. Вилли сказал, что из-за ранения стал инвалидом с негнущейся ногой и может выполнять лишь вспомогательную работу. Клейнеман ответил ему, что офицеры вермахта гнали своих солдат в атаку, вели их на гибель, а в плену о земляках не заботятся. Было бы разумно, если бы Харрер побольше уделял внимания пленным австрийцам. Клейнеман дал ему брошюру, изданную антифашистским комитетом австрийских военнопленных.

В этой брошюре были и написанные ими статьи, и материалы о расстановке политических сил в Австрии и военном положении. Вилли, в частности, узнал о новом правительстве во главе с Карлом Реннером. Кто был издателем брошюры, выяснить не удалось. Получив брошюры, Вилли созывал как можно больше земляков и читал статьи вслух, что затем переходило в горячие» дебаты. После этого его часто вызывал Клейнеман и расспрашивал о реакции товарищей. Вилли описывал ее в самом общем виде, но русский офицер этим не удовлетворялся и хотел точно знать, кто что сказал. Вилли же никому не желал навредить. Зная по опыту, что из него пытаются сделать доносчика, имен Харрер не называл.

Я вспоминаю, что этот энкаведешник меня тоже вызывал к себе и задавал подобные вопросы. От меня он также получал лишь общую информацию, но никогда не слышал имен. В конце концов он оставил меня в покое. У Харрера он допытывался о взглядах наших земляков на Советский Союз. Но Вилли уже убедился в том, что от военнопленного нельзя ожидать продуманных, зрелых политических суждений по таким вопросам и опять-таки давал общую картину взглядов, но не говорил, кому они принадлежат. У русского, видимо, создавалось впечатление, что Харрер либо не хочет, либо не может дать нужную информацию, так как не подходит для такой задачи, может быть, слишком глуп. Во всяком случае, с того времени его оставили в покое, как и меня.

Наступил ноябрь, и Харрера вновь вызвали в НКВД. На этот раз там сидел молодой мужчина, который говорил на хорошем немецком языке, даже с австрийским акцентом. Это был явно не военнопленный, а, скорее, принадлежал к детям рабочих, скрывавшихся от властей после февральского выступления 1934 года. Он говорил на самые разные темы, но не о личном, а затем коснулся вопроса о предстоящих выборах в Австрии. Он спросил Вилли, за какую из трех партий: социалистов, христианскую народную или коммунистическую тот бы проголосовал. Вилли ответил, что голосовал бы за социалистическую партию, и привел свои аргументы. Затем его спросили об общих впечатлениях о Сталинграде, особенно о лагере. Ответы Вилли вряд ли пришлись по вкусу. После этого его-спроси ли, интересуется ли он политикой и не хочет ли повышать свое образование. Вилли ответил, что охотно расширял бы свой политический кругозор. Поскольку он инвалид и не может работать, то имеет достаточно времени для чтения. Все, что ему предлагали, было интересно, и он использует всякую возможность для получения новой информации. На этом разговор закончился. Своего собеседника Вилли встретил еще раз, много позже, в декабре сорок пятого в лагере N«165 в Талице.

В это же время меня тоже вызвали в НКВД к тому же молодому человеку, и я был вовлечен в довольно эмоциональную политическую беседу. Помимо всего прочего, я сообщил, что уже с самого начала отвергал национал-социализм, как только прочел «Майн Кампф» Гитлера, и отказался от службы в качестве государственного чиновника. Потому что иначе пришлось бы стать членом НСДАП или хотя бы одного из ее детищ — СА, националистического клуба автомобилистов или СС. Прочитав опус «фюрера» я понял что Гитлер и его люди готовили, а затем неожиданно развязали вторую мировую войну. Я знал о свирепом антисемитизме нацистов, но ничего не знал о массовых казнях. Я обдумал все и решил, что просто не вынесу участи официального чиновника. Я понимал, если они выиграют войну, то меня, как штатного служащего, пошлют куда-нибудь на периферию и наверняка будут считать заблудшей овцой. Если же они проиграют войну, на что я надеялся, то мне как «наци» пришлось бы расплачиваться за убеждения, которые я всегда ненавидел. Намного легче держать ответ за собственные взгляды.