Алексей Фёдоров - Подпольный ОБКОМ действует

Но далеко не все люди из сожженных сел шли к родственникам и знакомым. Десятки и сотни уходили в леса. «У нас на заставах, — шутили партизаны, — как в бюро пропусков — очереди». Особенно много приходило людей по ночам после дневного боя. Кто-нибудь из штаба дежурил — принимал новичков. Эти новички были теми самыми русскими и украинцами, в сердцах которых, по расчетам Розенберга, стук немецких сапог должен был вызывать дрожь. Они приносили с собой пистолеты, гранаты, патроны. В то время каждый желающий мог найти себе оружие на полях, где происходили бои. И каждый, кто приходил, приносил историю своего возмущения. Они рассказывали ее сперва на заставе, потом в штабе, потом новым своим товарищам в землянке или у костра.

Пришел из села Майбутня старик-колхозник Товстоног. Его кое-кто из наших знал раньше. Он оказывал партизанам разные услуги, давал приют нашим разведчикам и связным. Дорога в лагерь была ему известна. И вот как-то рано утром явился с тремя девушками. Одна из девушек привела с собой корову.

Меня вызвали на заставу. Старик требовал, чтобы пришел самый главный.

— Так это ты и есть Федоров? — спросил меня старик, протягивая мне руку. — Слыхал. О твоем отряде добрая слава идет. Хлопцы твои у меня бывали. Ничего, хорошие хлопцы. Жаль, сынив у меня немае, а то б я благословил к тебе… Сам бы пошел, да годы не те, утомление чувствую.

Я слушал его, но не мог не смотреть на девушек: одна другой краше. Румяные, крепкие. Старшей — года двадцать два, средней — лет восемнадцать, а младшая — подросток лет шестнадцати. Она-то и держала в руках веревку, привязанную к шее коровы. Корова мотала головой, тянула девушку в сторону.

— Розка, — шептала ей девушка, — да тише ты, Розка.

— Волнуется твоя Розка, — сказал я, чтобы втянуть в разговор и молодежь. — Не привыкла зимой по лесам шататься.

После моих слов румянец залил лицо девушки до самой шеи.

— Ничего, — опустив глаза, прошептала она.

— Что, гарны мои дивчины, как скажешь, товарищ командир? Вот эта, будьте знакомы, Настя, старшая моя; девятилетнее образование имеет. А эта средняя моя — Паша, лет ей восемнадцать, но уже звеньевая в колхозе. И Шура, Александра Тимофеевна, материна любимица, со своей подругой Розой…

— Тато, — запротестовала девушка, — не смийтесь…

— А что, плакать мы пришли? Тут, Шурочка, народ веселый. Гармонист у вас есть? Мои дивчата, товарищ командир, все три спивать мастерицы… Ну, как берешь заместо сынив? Да вот, заодно и скотину эту забирайге. Мы со старухой проживем.

Я не сразу ответил. Старик всполошился:

— Ты не смотри, товарищ командир, что они молчаливы, дивчата мои, в них сила есть.

Всех трех девушек зачислили в отряд. Старшие освоились скоро. Ходили в разведку, принимали наряду с мужчинами участие в боях. Все три оказались прекрасными певуньями. Шура стала запевалой. Но так и не смогла побороть в себе застенчивости. Нежная душа. Когда начинали рассказывать при ней грубоватые партизанские истории, она поднималась и уходила в лес. Мы определили Шуру сперва в санитарки. Она не отказалась, но была огорчена. Очень хотелось ей принимать участие в боях. Маленькая, круглолицая, розовая девушка. Через плечо — санитарная сумка с красным крестом. Сумка эта всегда переполнена.

— Что это у тебя в сумке, Шура? Больно она у тебя тяжелая!

Она покраснеет и, отведя глаза в сторону, тихо ответит:

— Це патрончики!

Добилась, наконец, Шура своего — ей дали винтовку. В первом бою, когда командир уже приказал отступать, — немцев было раз в пять больше, и группе партизан грозило окружение, — Шура не отползла с другими бойцами, а продолжала отстреливаться из-за пня.

— Давай, давай сюда, Шура! — крикнул командир. — Чего задерживаешься?

Она присоединилась к бойцам и, оправдываясь, сказала:

— Мени ж нихто не казав. Командир кличе — «хлопцы, отступай», а я ж не хлопец, я — дивчина…

Пока наш отряд не уходил далеко, старик Товстоног регулярно навещал дочерей. А повидавшись с ними, заходил и ко мне. И всегда приносил подарок: несколько яиц, кисет махорки. Я, можно сказать, перешел на его табачное иждивение… Подробнейшим образом расспрашивал меня старик о поведении дочерей, о их боевых качествах.

— Похоже, папаша, что ты не в отряд отдал дочерей, а в школу.

— А як же, — отвечал он спокойно. — Нехай обучаются!

Примерно в то же время пришел в отряд старик шестидесяти пяти лет, беспартийный сельский учитель Семен Аронович Левин. Он недели две бродил по ближним селам и лесам, все искал пути к партизанам. А когда, наконец, ему удалось набрести на партизанскую тропу и попасть в отряд, он так изголодался и устал, что лежать бы ему, откармливаться и отдыхать. Седой, худенький, но бравого духа человек. Уже на следующий день он потребовал работы. Его послали на кухню — в помощь поварихе. Почистил он два или три дня картошку, приходит к командиру роты: