Константин Симонов - Симонов и война

Он был начальником Информбюро. Получает назначение командующим армией, летит принимать армию, забирает всю карту от Белого моря до Черного моря всех наших войск, до полка включительно. Пурга, снег. Заблудились, садятся на немецкий аэродром. Он говорит, что он как-то успел сжечь карту. Но вряд ли в пургу, на ветру он успел такую обширную карту сжечь. Как он мог это сделать, когда немцы, видя, что самолет садится, прибежали. Верить этому было нельзя. Но хуже всего то, что он три месяца был при ставке Гитлера, при разведке. И как потом выяснилось, он дал немцам согласие работать на них.

А старший генерал был с ним связан, и поэтому было нежелательно. И мои опасения оправдались.

Власов сказывается больным, его кладут в эту комнатку, за чаем он незаметно всыпает врачу снотворное. Потом он мне в записке пишет, которую оставил: «Я чувствую, как он борется со сном. Чувствую, что он должен уснуть, а он борется, сознательно борется и не спит. И когда все же его сон одолел, я подхожу к двери, ногой толкаю кирпичи, они выламываются, там уже помогают разобрать кирпичи, выхожу туда…» В той комнате, в которой никогда никого не было, оказался человек из военнопленных или интернированных. Не моряк, не наш советский, а какой-то еврей оказался. Когда стали разбирать кирпичи, врач проснулся, кричит, что пленный бежал. Крики, сигнал, прожекторы зажглись, собаки залаяли.

А мы в это время не спали, знали, что будет побег. Значит, все пропало. Власова поймали.

К. М.Он еще не успел выйти?

М. Ф.Он в уборную вбежал, в уборной схватили его. Трое их должны были бежать, два моряка и Власов. Моряки убежали, а Власова схватили.

Власова страшно избили и посадили его к нам под лестницу. А утром вывели на прогулку. Он уже без ремня, смотрю, орденов уже нет, Звезды уже нет. К окну подходить нельзя, я так смотрю сбоку и вижу, что он все время смотрит на мое окно, туда, где обыкновенно я стою. Я ему платком помахал, что я тебя вижу. Тогда он, вижу, стоит и ногой притоптывает. Я понял, что он чего-то положил под этот камень. Я дождался прогулки, подбежал к камню. Под ним записка лежит: «Товарищ генерал, вы оказались правы. Нас кто-то предал…» — и он описывает, как все это происходило. «В земле дальше лежит Звезда. Возьмите Звезду. Прошу вас, если вы останетесь живы, покажите моим родителям эту Звезду и передайте ее, кому следует».

Я зашил ее вот сюда, в гашник. Родители его ко мне приезжали, я показал им Звезду, рассказал о сыне то, что мог. Звезду передал в Управление кадров; она и сейчас, Звезда эта, там лежит.

К. М.А он погиб?

М. Ф.Его увезли сначала в Нюрнберг. Там он встретился с одним из тех, кто с ним должен был бежать. Тот маляром был.

Да, а в записке он мне пишет: «Все равно, пока я жив, я еще раз попытаюсь бежать». Его отправили потом в лагерь Заксенбург, в Заксенбурге он снова пытался бежать, какая-то сволочь выдала, и там его расстреляли.

Немцы ясно понимали, что без участия моряков тут не обошлось. Должны выдать. Если к такому-то часу вы не выдадите, каждый пятый будет расстрелян.

К. М.Не выдадите — кого?

М. Ф.Кто бежать должен был.

К. М.А они не убежали? Никто из моряков не убежал?

М. Ф.Никто убежать уже не мог, потому что собаки, часовые, караул выбежал, уже бежать невозможно было.

Тогда Сысоев, Леонов и Маракасов приходят в комитет, — а у них так партийный комитет и остался, как в экипаже было, так все и осталось. Подпольно, конечно, нелегально они работали. Приходят и говорят, что мы бездетные, мы выдадим себя. Один из них — который не бежал. У нас детей нет, нам терять особенно нечего. Комитет решил: добро, идите. Они сказали, и их увезли из лагеря. Они живы сейчас все.

К. М.Молодцы!

М. Ф.Моряки вообще молодцы. Они нам крепко помогали. Хлебом, картошкой. От себя отрывали, а нам помогали. Знаете, куда клали? В уборную. Часто все это было в моче. Иногда уборные были настолько полны, что некуда подвесить. Запачкано, мы все это обмывали и ели. Молодцы моряки! Замечательный народ. Крепко нас поддержали в этом отношении.

К нам стали попадать листовки, разбросанные американской и английской авиацией. Пленные, которые выходили на работы к населению, эти листовки подбирали и приносили. В этих листовках за подписью Рузвельта, Черчилля и Сталина было сказано: «За жизнь каждого военнопленного отвечает не только комендант лагеря — начальство, но и каждый немецкий солдат, охраняющий этот лагерь».