Леонид Шебаршин - КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына

«Ом Рам! Complete flop!» (О Боже! Полный провал!) – говорят в таких случаях индийцы. Свирепое разбирательство, которым руководил, наверное, сам Суслов, показало, что речь была составлена на столь блестящем санскритизированном хинди, что ее просто никто не понял – ни слова! – за исключением, может быть, двух-трех очумелых пандитов из Варанаси, безуспешно пытавшихся вернуть хинди к его санскритским корням. Простой народ в Дели говорит на гремучей смеси многочисленных диалектов хинди, урду, пушту и других языков, не имеющей ничего общего с перлом, который выдал со стен Красного Форта Л.И. Брежнев.

Надо сказать, что именно такой хинди нам в МГИМО и преподавали. Приехав на работу в Индию, его надо было учить заново в разговорах с местным населением. В институте брали, что называется, количеством, а не качеством. Помимо обычных уроков хинди мы занимались еще и военным переводом на языке хинди, который изобрел полковник Лев Померанцев. Такого удивительного варианта хинди не было больше нигде в мире, кроме как на военной кафедре МГИМО. Чего только стоит один термин «скорострельная пушка», который полковник перевел с английского на хинди как «сама по себе быстро-быстро много-много снарядов стреляющая пушка». О, Господи, за что! Лучше бы мы учили, как большинство остальных студентов, военный перевод на английском языке, чтобы поймав, скажем, английского или американского военного шпиона и, чиркая у него над глазиком зажигалкой, по-военному строго спрашивать: «Грязный карофф! Кто еще з фами работать? Твоя говорить, американский зволошь!»

Ладно, хватить тревожить память великих! Обратимся к их меньшим собратьям, то есть к нам с вами. Во времена оны в советском центре культуры в Дели на улице Ферозшах Роуд подвизалась на руководящей должности здоровенная бабища, присланная, кажется, из какого-то заполярного города типа Тикси, где ей, видимо, забивали сваи в вечную мерзлоту. Тетка в целом была ничего, гостеприимная, как и полагается бойцу культурного фронта, разговорчивая и знавшая английский язык, как она сама была уверена, очень неплохо. Вот как она встречала индийских гостей, приходивших в культурный центр на какой-нибудь прием. Простирая могучую лапищу в сторону столика с безалкогольными напитками, стоявшего у входа в зал, тетя приветливо улыбалась и радушно говорила: “You drink your Coca-Cola and go away!” (Пейте вашу кока-колу и идите отсюда!). То есть «проходите в зал, дорогие друзья». Мда!

Культурный центр процветает и ныне. Он памятен мне еще двумя вещами. Там вела балетную студию моя жена Наташа – это раз, а какой-то молодой сотрудник махнул ночью в бассейн, не заметив с пьяных глаз, что водички-то в нем нет – это два!

Видимо, удар всем организмом о жесткое бетонное дно бассейна навел на него благородство помыслов, и через некоторое время он забросил культуру и стал священником. В этом качестве он приезжал ко мне, посланнику в Дели, с лестным предложением духовно окормить меня и прочих сотрудников посольства. Не вкусив ранее, в отличие от него, плодов культурной нивы, я грубо ответил, что не нуждаюсь в профессиональных посредниках между мной и Господом Богом, а остальные – как хотят! Так пластырь духовный от меня и отклеился.

Знаете ли вы, что такое “car butter”, то есть «машинное сливочное масло»? Скорее всего, не знаете. Так вот, и персонал пакистанской бензоколонки в городе Исламабаде никак не мог взять в толк, что это такое. Туда приехал наш посольский завхоз, хорошо выпивший вечером, а утром очень удачно опохмелившийся. По этому поводу он пребывал в самом добром настроении. Ему нужен был от пакистанцев сущий пустяк – поменять масло в двигателе (“oil” по-английски), а затем можно было ехать домой, чтобы почать за завтраком солидную емкость манговой браги. Чем не жизнь?

Приятно улыбаясь, завхоз культурно попросил молоденького пакистанца поменять ему “car butter”. Пакистанец немного удивился, сказал, что никогда о нем не слышал, и попросил объяснить ему, что это такое. Сохраняя толерантность и тыча пальцем в капот, завхоз терпеливо повторил, что ему надо “car butter change, understand?” «No, sir. No understand, кар баттер кья хе?» – перешел на смесь языков английского и урду занервничавший мальчик (Нет, сэр. Не понимаю, что это за штука такая). В глазах его блеснули слезы. Подошли еще несколько пакистанцев, которые тоже ничего не поняли.

Стремительно теряя остатки равновесия, завхоз вышел из себя и заорал на дикой смеси русского и английского: «Ну чего ты don’t understand, плять! Я ведь тебе на very good English speak – change butter! Хули тут непонятного? Баран!»