Леонид Шебаршин - КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына

Была официальная, неоспоримая формулировка: “делу Коммунистической партии и социалистическому Отечеству…”

“ Товарищ, товарищ! За что же мы сражались? За что же проливали свою кровь?”

Насмешливая плаксивая песня частенько звучала в моем детстве. Какие-то наши безвестные предшественники, насмехаясь над собой и заведомо зная бесполезность этой затеи, пытались разобраться: а за что же они, действительно, сражались?

Было постоянное, неприметное, но от этого не менее значимое ощущение великого Отечества, рассчитывающего на тебя. Отечество воплощалось в Службе, Служба – в ее временных начальниках, но каждый из нас старался так (в захолустном, второстепенном Пакистане!), будто судьба Отечества зависела от его усилий.

Каждый ли? Отголоски юношеского идеализма. Всегда были умненькие серые люди, познавшие способы выживания. Всегда были прохвосты и авантюристы, готовые продать и тебя, и Службу (великую, непогрешимую и страшную Службу!), продать Отечество ради своей корысти. В те славные времена, лета не очень ранней юности, мне казалось, что все мы – резидент Сергей Иванович (царство ему небесное!), Синицын, Геннадий Евстафьев, Эдик Колбенев, Толя Купцов, Лев Сиротинин (и ему вечная память!), Николай Шляндин, Иван Сорокин, Куимов – все одержимы страстью служения Отечеству. Так оно и было.

Что-то другое? Разумеется! Каждый служивый человек думает о карьере, о признании начальниками и соратниками. Было два пути: не жалеть себя, вербовать, работать с агентурой, другой – работать с официальными связями, собирать случайную информацию, нравиться начальству. Мне повезло: в разгар холодной войны, когда речь действительно шла о судьбе нашего тогдашнего Отечества, – попасть в среду людей, искренне преданных своему делу.

Были заботы житейские, семейные, но сейчас, с вершин прожитых лет, отчетливо видно, что они подчинялись главному – Службе».

Вот и все. Служба. Как ни храбрился Генерал, расставаясь со Службой, как ни утешал себя тем, что новая жизнь оказалась не без своих привлекательных сторон, утратился стержень бытия. Философические размышления о быстротекучести времени, повседневные заботы, сутолока московских улиц, остропахнущие вести из мира политики (хорошо, что мир перестал принюхиваться к России), скандальные книги – все это отодвигало мысли о Службе, накрывало прошлое матовой пеленой. Так быстро затемнялись пылью тюлевые прозрачные занавески на окнах генеральской квартиры. «Жизнь давно сожжена и рассказана…» Уйти от прошлого не удавалось, да и, положа руку на сердце, не хотелось. Там друзья, там дела, там удачи и провалы, там все продолжается и утихнет лишь с нашим окончательным уходом.

Зачарованным взглядом смотрел Генерал на ковер с видом города Герат. Дивное голубое небо, вздымающиеся ввысь минареты, мирно беседующие на зеленой лужайке у мечети мусульмане. В город въезжает на коне Мир Алишер Навои, в Герате же похороненный. Рисунок наивен и чист, в нем первозданная простота, в нем мир до изобретения реактивных снарядов, вертолетов, танков. Коврик был подарен генералу в конце 1989 года Амиром Сайд Ахмадом, 25-летним красавцем, командиром дивизии. Убит был Амир уже на следующий год. Афганистан не щадил ни чужих, ни своих сынов.

Видимо, Старик задремывал и не сразу сообразил, что кто-то лижет свесившуюся с кресла руку. Ксю-Ша! Вечно молодое, бодрое, удивительно красивое существо. Генерал не пытался спрашивать, с кем же прогуливалась его верная собака на Миусской площади. Ксю-Ша – это жизнь, его собственная жизнь, неожиданно воплотившаяся в таком облике: ее хозяйка, спутница – ясно, кто она, не стоит произносить ее имени всуе. Она сама выбирает свое время, и тщетно пытаться обманывать ее или заигрывать с ней.

Легкий морозец на улице, редкие снежинки прорезают наискось сноп желтого фонарного света, на антиминсе монастырского подворья – суровый лик Спасителя – в нем ни жалости, ни осуждения. Суета сует…

Он слышит райские напевы… «Что жизни мелочные сны..?» – поет бессмертную песнь бессмертный Шаляпин.

Аминь.

Автор временно расстается с Генералом. Он надеется, что Старик еще встряхнется и попытается досказать повесть своего существования на Земле. «В кои-то веки угораздило родиться, да и то случаем толком не воспользовался…»