Майкл Массимино - Астронавт. Необычайное путешествие в поисках тайн Вселенной

Мы встали, и каждый пожал мне руку. Все выглядели радостными и улыбались. Я был очень доволен. Я чувствовал, что мое место — в этой комнате. Это были мои люди. Это была команда, частью которой я хотел быть. Но я знал, что, когда проснусь на следующее утро, начнется худший день в моей жизни.

В пятницу 12 августа 1994 г., еще до того, как я получил свои результаты из НАСА, Главная бейсбольная лига вышла на забастовку. В предыдущий вечер они сыграли последнюю игру сезона, а утром игроки все до одного вышли на марш протеста против снижения заработной платы. Остаток сезона был под угрозой срыва, и игры Мировой серии не состоялись впервые с 1904 г. Забастовка была ужасной и отвратительной, и все будущее спорта выглядело мрачным, совсем как мои шансы стать астронавтом. Это было самым плохим из всех плохих предзнаменований.

По пути в космический центр я, собственно говоря, надеялся, что со мной еще что-нибудь окажется не так, кроме зрения. Я молился, чтобы у меня нашли аневризму или какую-то опухоль, нечто, неподвластное моему контролю настолько, что я мог бы воздеть руки к небу и сказать: «Ну, такова жизнь! Я ничего не могу поделать». Но такой удачи мне не выпало. Я был чистым как стеклышко. Мои внутренние органы были в порядке. Моя задница прошла проверку. Мой слух был абсолютным. Мой психологический тест вернулся с наилучшим результатом — на 100 % в своем уме. Специалисты даже сказали, что уровень моего счастья намного выше нормы. Я был, в общем и целом, счастливым человеком, который мог ужиться практически со всеми людьми, а это хорошие качества для астронавта. Я отвечал всем медицинским критериям для этой работы (а по некоторым — даже превосходил требования), кроме одного.

Я сел рядом с Райнером Эффенхаузером, и он выложил мне все новости, глядя прямо в глаза.

— Ваша острота зрения невооруженным глазом ниже наших требований, — сказал он, — поэтому мы должны признать вас негодным по этому критерию. Также мы не можем откорректировать ваше зрение до 20/20, поэтому мы должны признать вас негодным и по этому критерию. И у вас плоское глазное яблоко. И по этому критерию мы вынуждены дисквалифицировать вас. Простите, но мы не можем вас взять. С такими результатами нет никаких шансов, что вашу кандидатуру будут рассматривать. Вы негодны по состоянию здоровья.

Эти слова прямо-таки повисли в воздухе: негоден по состоянию здоровья. Не «ограниченно годен» и не «нуждающийся в дополнительных обследованиях», а физически и генетически непригодный для службы. Я был просто раздавлен. Десять лет! Десять лет жизни я работал для достижения этой цели. Я даже не знал, злиться мне, огорчаться, нервничать или вести себя как-то еще. Я весь словно оцепенел.

Узнав эту новость, я позвонил Дуайну Россу, главе Отдела по отбору астронавтов, и спросил, могу ли я прийти и поговорить с ним. Я хотел узнать, есть ли что-нибудь — хоть что-нибудь, — что я могу сделать. Дуайн возглавлял отдел по отбору с тех пор, как начались полеты шаттлов. Он был очень сердечным и любезным человеком из тех людей, которых всегда хочется иметь на своей стороне, потому что ты знаешь, что они сделают для тебя все что могут. Он разрешил мне прийти и был со мной очень любезен. Росс сказал:

— Майк, я хотел бы, чтобы вы знали, что мы все были разочарованы, когда вернулись результаты вашего обследования. Не могу сказать, что мы собирались вас взять, но вы определенно были среди тех кандидатов, о которых мы говорили. Возможно, в этот раз вас и не приняли бы, но вы вполне могли бы пройти в следующий раз.

Эти слова разбили мое сердце: я был им нужен. Я был так близок к своей цели! Она была прямо передо мной. Я позвонил нескольким астронавтам из комиссии по отбору и спросил их, не могут ли они также дать мне свои отзывы. Все они потратили время на разговор со мной, и ни один не сказал: «Ой, да оно того не стоит, удачи вам!» Если бы я услышал такие слова, думаю, я бы сдался. Но они так не говорили. Каждый из них нашел время отойти со мной в сторонку и сказать: «Вы знаете, если вы сумеете сделать что-нибудь с глазами, то вам стоит попытаться еще раз».

В тот момент я решил, что, если мне скажут «нет», я готов это услышать. Я не хотел, чтобы мне говорили: «Ой, как жаль, что мы не можем вас взять!» После всего, что я вложил в достижение своей мечты, для того, чтобы я от нее отказался, дверь должна была закрыться полностью и навсегда. Пока она была приоткрыта, пока была хотя бы щелочка, я знал, что не смогу удержаться от попыток. Я зашел далеко и был слишком близок к цели, чтобы сдаться. И мне нечего было терять. Была одна-единственная вещь, которую я должен был сделать, чтобы вернуться в набор, — я должен был научиться видеть.