Александр Ширвиндт - В промежутках между

В Америке бывают президенты из актеров. У нас только из публики. Потому что у нас разные менталитеты. Наша «богемная» элита болезненно самолюбива, оголтело тщеславна, витиевато хитра, преувеличенно эмоциональна, одноразово смела. В итоге – какой-то стыдный инфантилизм, который чем талантливее, тем опаснее. До государственного мышления в этой среде поднимается одна Галя Волчек.

Дорогой Александр Анатольевич, если Вам вдруг рядом не для кого пошутить, смело звоните по номеру +7985-ххх-хх-хх и выплескивайте все, что накопилось. Тариф безлимитный, первые десять минут разговора сопровождаются неподдельным восторгом и заливистым смехом.

Можно бесконечно долго наблюдать огонь, воду и остроту ума Ширвиндта.

P. S. Если не дозвонитесь до меня, набирайте мою супругу. Она, между прочим, неплохая певица – присмотритесь.

Действительно в порыве белой зависти после очередного телевизионного концерта Макса я вынужден был признать, что его импровизационный дар зашкаливает и мне такой свободы и хорошего нахальства в этой профессии уже никогда не приобрести: «По Далю, “кумир – предмет бестолковой любви и слепой привязанности”. Наступаю на горло старческому брюзжанию и признаюсь в слепой (вижу действительно неважно) привязанности к Максиму Галкину».

Советский комедиограф Семен Нариньяни, когда принес в Театр имени Ленинского комсомола пьесу «Опасный возраст», сказал: «Играйте весело, не обращайте внимания на текст, потому что драматургия – вещь нехитрая». Импровизация – вещь хитрая. Например, Ростислав Янович Плятт – потрясающий комик и удивительно тонкая натура. Мы с Львом Лосевым, моим другом и соавтором (позже директором Театра имени Моссовета), в наши шутейные программы в Доме актера и в телевизионные передачи всегда тащили Плятта. Он выходил, и все говорили: «Какой Плятт прелестный импровизатор». А он произносил написанный текст вплоть до запятой. Не умел иначе. Учил, делал своим, но не импровизировал.

Есть импровизаторы, которые несут бог знает что, и это невыносимо. А есть такие, которые для этого созданы, то есть шоумены в высоком смысле слова. Это совершенно не зависит от времени. От времени зависит, что они несут. Главное – чтобы был какой-нибудь смысл, а не понос раскрепощенности.

К моей гордости, Макс иногда меня цитирует. Недавно на концерте он рассказал, как пригласил меня к себе во дворец в поселке Грязь и долго объяснял мне маршрут: «Едете по Рублевке, налево Успенское, а вы – направо, потом через Николину Гору проезжаете мимо всех дач, включая дачу Михалкова, спускаетесь, выезжаете на большое пространство и долго-долго едете, потом крутой поворот налево, а вы – направо, мимо обелиска, потом мимо кладбища…» Я говорю: «Подожди, Максик, все-таки мимо?»

Когда-то, на заре своей работы в Театре сатиры, я сыграл графа Альмавиву в спектакле «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Этого графа играл Валентин Иосифович Гафт. Но так как он от вечной творческой неудовлетворенности все время что-то где-то искал, то, по-моему, перебывал во всех мощных столичных театрах. Не из алчности, а в поисках настоящего. В тот период Гафт начал разочаровываться в Театре сатиры. Пик этого разочарования пришелся как раз на спектакль «Женитьба Фигаро». Судью в нем играл Георгий Павлович Менглет. В сцене суда Гафт во время своих реплик увидел, что Менглет о чем-то оживленно беседует с одной из пейзанок, совершенно не обращая внимания ни на сюжет, ни на графа. Гафт бросил играть, подошел к Георгию Павловичу, взял его за грудки и спросил: «Общаться, б…, будешь?» Не получив ответа, ушел из театра. Дальше с Менглетом пытался общаться я.