Владимир Васильев - Батальоны вступают в бой

Я подумал, что в районе Первомайска созданы укрепления, которые помогут нам зацепиться. Но Калин- кип не подтвердил:

— Никакой линии, никакого рубежа до самого Днепра!

В беспрерывных боях соединения и части 18-й армии были основательно потрепаны. Противник не раз пытался зажать ее в «клещи», но она все же сумела отойти за Днепр и занять подготовленный рубеж.

На левом берегу Днепра 164-я стрелковая дивизия не только держала оборону, но и разгромила румынскую бригаду. В этой операции я командовал уже полком. Перемещение произошло неожиданно.

К Днепру мы отходили с боями. В районе Софиевки младший лейтенант Калинкин прискакал ко мне на КП и, не слезая со своего серого Дрозда, передал приказ комдива Червинского:

— Товарищ комбат, срочно сдайте батальон капитану Сосину. — А тише добавил: — Вас… на полк…

Пошел прощаться с боевыми товарищами. Назначение не особенно обрадовало. Мне казалось, что я еще не созрел для этой должности.

Василий Шугаев так посмотрел на меня из-под своих мохнатых бровей, словно я по своей инициативе покидал батальон. Но это было мое истолкование его взгляда. На деле же он просто растерялся от неожиданности и все, что в этот момент нахлынуло на него, выразил одним жестом: протянул фигурную трубку, им самим сделанную.

В тверской деревне еще в детстве он резал ложки, миски, игрушки. В подарок умелец вложил все свое искусство: чубук — вылитая танкетка с дымящимся стволом. Эта трубка воскрешала в памяти пройденный по военным дорогам путь. Я крепко пожал Шугаеву руку:

— Ничего, Василий, в одной дивизии — не раз увидимся…

Несмотря на его сложный и не всегда понятный характер, я искренне дорожил его дружбой: в тяжелую минуту он не раз протягивал руку помощи. Рослый, жилистый Шугаев легко переносил фронтовые тяготы. Один его вид предельной невозмутимости успокаивал окружающих.

В этом отношении Сосин был не столь выдержанным: быстро раздражался, покрикивал, не стесняясь в выборе слов. Теперь, сдавая ему батальон, я, откровенно, опасался, что капитан задергает людей. Он, видимо, почувствовал это и, зная свою слабость, поспешил заверить:

— Без вас, Александр Андреевич, придется самому подтягиваться.

В это время противник пошел в очередную атаку. Сосин кинулся к телефону. Слушая его волевой голос, я вспомнил 1939 год, когда мы с ним не раз ходили по финским тылам. Он не боялся опасности. И я был уверен, что разведбат по-прежнему будет действовать смело, решительно.

Эскадрон не принимал участия в отражении атаки. Я направился в это подразделение. Ленинградская кавалерийская школа, в которой довелось учиться, привила мне любовь к лошадям, и она сохранилась во мне до сих пор. Командир эскадрона старший лейтенант Коробко встретил меня неожиданно холодно. Всегда приветливый, запевала, весельчак, он нахохлился и не без досады проговорил:

— Те-эк, значит, забираете Калинкина?

Со мной уходил не только Калинкин, а и Курдюков. Я бы рад был увести и весь разведбатальон. Но это выходило за рамки моей власти.

Командир танковой роты Тихонов решил проводить меня. Танкисты только что отбили атаку автоматчиков. Тихонов, прокопченный, потный, восседал на приземистой, дышащей жаром амфибии, а мы — Калинкин, Курдюков и я — на конях. Следом за нами, метрах в пяти, с автоматом за спиной, вел под уздцы хромого Германа Сеня Бердникович. Двигались мы вдоль обгорелого берега Ингула. В спину нам светило вечернее солнце.

У переправы стали прощаться. Тихонов вытащил из люка танка свою заветную флягу с винтовой пробкой, жестяные кружки и банку рыбных консервов. Сеня своей долей «горючего» промыл ранку на ноге Германа, а мы молча выпили, думая каждый о своем.

Затем я крепко, по-дружески обнял Бердникович а, Тихонова и тронул коня. Не навек же расстаемся…

Не успели наши кони вступить на левый берег, как из прибрежных кустов раздался знакомый голос:

— Товарищ комбат! Товарищ капитан! Зайдите…

Из орешника выскочил в белом халате Михаил Круглов. Мы все ввалились в широкую палатку с большим красным крестом на зеленом полотнище…

— Ну, герои, приветствую вас!..

Возле окна друг против друга лежали на приподнятых носилках Иванов и старший Круглов. Они обрадовались гостям. Павел поднялся. После тяжелой контузии он еще опирался на палку, однако сотрясение мозга, к счастью, прошло без последствий.

— Через денек-два вернусь. Отлежался. — Он вздохнул полной грудью и глазами показал на брата: — Спасибо Мише…