Михаил Жаров - Жизнь, театр, кино

Назавтра я пошел в Камерный театр с твердым намерением поблагодарить Таирова и начать работу у Любимова-Ланского. Но второй разговор с Таировым перевернул все мои планы.

Илья Эренбург совершенно правильно назвал Таирова рыцарем театра. Он до конца и остался настоящим рыцарем -театр был для него той Прекрасной дамой, которой он посвятил всю свою жизнь.

Таким я был в 1941 году

Второй раз я шел еще медленнее, обдумывая каждое слово, что собирался ему сказать. Слова должны быть не резкие, но убедительные, не хотелось обидеть его своим отказом. И тут я припомнил, как в одну из труднейших для Камерного театра минут на Таирова обрушились критики как на представителя чуждого для пролетариата искусства, театра "одной актрисы", причем обрушились безжалостно, "требуя крови".

Таиров, сидевший в президиуме, выслушал все обвинения, затем выступил в защиту своего театра и своей подруги, первоклассного мастера и обаятельнейшей актрисы Алисы Коонен. В выступлении, длившемся недолго, он был великолепен. Это была не речь, а лирическая поэма о человеческом благородстве, красоте, о нежной преданности и любви к театру.

Он утверждал, что венец его жизни, сокровенная мечта художника - это желание сделать театр современным, в котором красота, высокая любовь в сочетании с гуманизмом воспевали бы человека, а новый зритель полюбил бы и признал своим такой театр.

С А. Я. Таировым, замечательным режиссером и человеком, работалось легко

Говорил он тихо, вкладывая в слова свое сердце, и зрительный зал замер. Было ясно для всех, что этот человек может заблуждаться, может, увлекаясь, идти не по тому пути, но кривить душой - нет! Никогда! И весь зал, который вначале встретил его почти враждебно, встал, как бы говоря своими аплодисментами: "Мы верим тебе, Таиров!..".

И вот я снова в его кабинете, но теперь уже с твердым намерением отказаться, ссылаясь на занятость в кино!

Александр Яковлевич встретил меня словами:

- Ну, Михаил Иванович, как вы решили с Евсеем Осиповичем?

"Так! Точный удар, - подумал я, - значит, созвонились, и вся придуманная мной постройка рухнула! Ну и ну!" - заключил я и, помолчав, бодро ответил:

- Сказал, что дам ему ответ после встречи с вами.

- А как же вы решили со мной? - спросил он меня так же бодро.

Как юрист, он знал людей и умел говорить с партнером. Вопросы были в лоб, и я понял, что с ним нужно быть откровенным до конца.

- Не могу от вас скрыть, - сказал я, заикаясь, - что вчерашний спектакль произвел на меня... Мне он...

- Ну, ну, смелее... Вам не понравилось?

- Да! Расскажите, что?

'Оптимистическая трагедия' Вс. Вишневского. Режиссер А. Я. Таиров. Камерный театр. 1933 год. Алиса Коонен незабываема

для меня, как мой Комиссар

Я чуть было уже не высказался со всей резкостью о постановке, но, увидев приветливое выражение глаз Таирова, невольно изменил тон. Я говорил о спектакле, а думал о пути, пройденном этим художником, с которым сейчас мы так доверительно разговариваем, как старые друзья. И чем больше я об этом думал, тем яснее представлял односторонность и несправедливость наскоков на этого человека.

Ведь он начал как ниспровергатель натуралистического театра. Александр Яковлевич любил приводить в качестве аргумента против натурализма басню Эзопа: "На ярмарке скоморох стал подражать писку поросенка, и он это делал так искусно, что все кругом, придя в восторг, стали громко ему аплодировать. Тогда крестьянин побился об заклад, что пропищит так же хорошо: он спрятал под одеждой живого поросенка и стал щипать его. Поросенок, конечно, завизжал, но крестьянина ошикали. Что тут делать, поросенок, наверное, пищал хорошо, но безыскусно".

Я любил эту гармонику Алексея. Верил, что она могла передать и скорбь, и тоску, и буйство, и непокорность, словом, все оттенки душевных переживаний Алексея

Я также вспомнил его лекции, которые он читал актерам и его слова, что есть две правды - правда жизни и правда искусства.