Будучи заместителем начальника Центра подготовки космонавтов, Гагарин по своему служебному положению должен был летать, однако времени на это у него почти не оставалось: за весь 1967 год общий налет с инструктором составил 24 часа. Последние полеты года он совершил 27 ноября, а 2 декабря подал рапорт начальнику ЦПК ВВС генерал-майору Николаю Фёдоровичу Кузнецову, в котором просил до 1 мая 1968 года освободить от обязанностей заместителя для сдачи последней экзаменационной сессии, работы над дипломным проектом и его защиты.
В рапорте Гагарин добавил от души: «Считаю морально неоправданным находиться на должности заместителя начальника в/ч 26266 по летно-космической подготовке, не имея возможности летать самому и контролировать летную подготовку подчиненного состава».
Генерал-майор Кузнецов в свою очередь обратился с вопросом к Николаю Петровичу Каманину: «В связи со сложившейся в данное время обстановкой считаю целесообразным предоставить полковнику Гагарину Ю. А. необходимое время для завершения учебного процесса в академии имени профессора П. Е. Жуковского. Самостоятельный полет на боевом самолете и дальнейшие тренировочные полеты перенести в наиболее благоприятные метеорологические условия весенне-летнего периода 1968 года».
8 декабря Каманин наложил на сообщение Кузнецова резолюцию «Согласен», а в дневнике записал (цитирую по книге «Скрытый космос: Книга третья», 1999): «Получил рапорт Гагарина – он очень обижен запретом самостоятельного вылета на самолете и просит освободить его от должности заместителя начальника ЦПК, полагая, что будучи руководителем летно-космической подготовки космонавтов он сам обязан много летать. Сейчас главная задача для Гагарина – окончание Академии имени Жуковского до мая 1968 года, – а потом мы разрешим ему летать, но лишь при организации полетов более строгой, чем та, при какой собирался это сделать генерал Кузнецов в ноябре. Придется серьезно поговорить с Юрой».
Как решили, так и поступили. Тренировочные полеты Юрий Гагарин возобновил на аэродроме Чкаловский только 13 марта 1968 года – сразу после возвращения из Евпатории. До 22 марта он успел выполнить восемнадцать полетов на хорошо знакомом ему самолете «МиГ-15УТИ» с инструктором, общей продолжительностью девять часов. Его навыки проверяли инструкторы 70-го отдельного исследовательского авиаполка, созданного специально для тренировок космонавтов: капитан Хмель, командир звена майор Лашков, заместитель командира эскадрильи майор Есиков и, наконец, командир эскадрильи подполковник Устенко.
27 марта Гагарин был допущен к самостоятельному пилотированию на «МиГ-17» (бортовой № 19): для него запланировали два полета по кругу продолжительностью 30 минут каждый (упражнение 4 КБП ИА-67). Однако в последний момент решили изменить план. Открываем дневник генерал-лейтенанта Николая Петровича Каманина:
«26 марта [1968 года]. ‹…›
После заседания Госкомиссии генерал [Николай Фёдорович] Кузнецов доложил мне, что завтра предполагается выпустить Гагарина в самостоятельный полет на самолете МиГ-17. Кузнецов просил меня разрешить ему лично проверить на самолете УТИ МиГ-15 подготовленность Гагарина к самостоятельному вылету. Совместный полет Гагарина с Кузнецовым я запретил, прямо заявив последнему, что он давно утратил навыки летчика-инструктора. Я разрешил командиру полка В. С. [Владимиру Сергеевичу] Серёгину проверить завтра технику пилотирования у Гагарина, а генералу Кузнецову приказал лично проверить организацию выпуска в полет Гагарина, проанализировать и доложить мне воздушную обстановку и метеоусловия. Право на разрешение самостоятельного вылета Гагарина я оставил за собой».
Возможно, это решение стало роковым. Позднее член отряда космонавтов Дмитрий Алексеевич Заикин по просьбе Каманина опросил всех участников событий, которые видели Гагарина в то утро, и среди них есть весьма примечательный рассказ начальника штаба полка Евгения Артамоновича Ремизова (цитирую по книге Сергея Михайловича Белоцерковского «Гибель Гагарина: факты и домыслы», 1992):
«В день полетов 27 марта утром я находился в своем кабинете. Прибыл полковник [Владимир Сергеевич] Серёгин и вызвал меня. Начался разговор о погодных условиях и о подготовке Юрия Алексеевича к самостоятельному вылету. Пришел генерал [Николай Фёдорович] Кузнецов и попросил посмотреть вместе с ним полетную документацию Юрия Алексеевича. Мы взяли летную книжку, полетные листы, стали смотреть его проверки и посчитали налет. В это время в кабинет вошел Юрий Алексеевич. Он уже переоделся в летную кожаную куртку и брюки от летного костюма. Выглядел он бодро, улыбался. Так он, ни слова не говоря, моргнул мне, указывая кивком головы на сидящего спиной к нему генерала Кузнецова, как бы говоря: „Что, начальство проверяет?“ Я ему показал жестом, что всё нормально. И он вышел из кабинета.
Читать дальше