Борис Мисюк - Полвека в океане. История рыбных промыслов Дальнего Востока в рассказах, очерках, репортажах

Где-то лет через десять случайно залечу в Москву (не люблю вообще бывать там) и презентую Доку, приземлившемуся на родине, свою книжку с таким автографом:

Дорогому Айболиту Анатолию-свет-Васильевичу на память о селёдке, бондарях, «Десне»-броненосце и её командире Шахрае. Дурью отмаявшись, прошу не шибко строго судить меня, господа присяжные!

Владивосток. Декабрь 2016

28.10.85, пон.Скоро месяц как в море. Сплошные штормы-шторма, нордовые ветра до 30–35 м/сек. Редкая картина сегодня: чуть поредели, посинели облачные валы, засветлел горизонт на севере, высветились снежные хребты Колымы, ну прямо коралловые, а порой и хрусталём сверкают под лучами солнца, прячущегося в нахлобученном небе.

19.11.85, вт. – Судовое время 7 часов. По судну подъём. Сегодня 19 ноября, вторник. Погода: ветер северный, 12 м/сек., зыбь, давление 762 мм рт. столба, облачно… Дззын-н-нь!.. Проверка авральной сигнализации…

И так вот монотонно, на одной скрипучей ноте, изо дня в день – ртутного столба, облачно – вещает по утрам 4-й помощник, 24-летний старичок, издалека – мальчишка.

18.10.97.– Начальник колонны судов Преображенской Базы тралового флота Охотоморской промысловой Анатолий Иванович Твердохлеб: В марте-мае сельдь в Охотском море просто губят – работают «доблестные» МРКТ (морозильно-рыболовные тральщики кормового траления) на минтае, им сельдь девать некуда, а её в прилове до 40 %. И практически вся – за борт!.. Суда, на которых сидят инспекторы рыбвода, сельдь морозят, но их – единицы. Говорит инспектор Охотрыбвода: Выловили в марте-мае (считая со ставными неводами) 65 тыс. т сельди. Соцварварство, капварварство – один хрен! – варварство. «После меня – хоть потоп…»

Рыбозаводским мальчишкам, ходившим в школу Олюторского рыбокомбината, шесть километров пути до родного посёлка никогда труда не составляли. А сегодня, в такой ясный, послештормовой, солнечный день, к тому же после уроков, так и хотелось бежать вприпрыжку. Ко всему ещё, выйдя из класса, увидели они в заливе большой пароход. Впрочем, вы бы не приметили ничего достойного внимания. Вам показалось бы странным волнение мальчишек, взбудораженных чёрной точкой на горизонте, ослепительно синем горизонте залива. Но точка точке рознь. Это была жирная точка, продолговатая, видная далеко-предалеко, куда дальше, чем обычно хватал глазом комбинатовские сейнеры даже самый глазастый из них. Им было в среднем по десять-двенадцать лет, а последняя промысловая экспедиция, работавшая на олюторской сельди, закончилась до их появления на свет. И потому большой пароход – это было почти такое же диво, как открытие клуба в посёлке или посадка межпланетного корабля, например, с Сириуса.

На рыбозаводе, мальчишки знали, сегодня с утра ошвартовался катер рыбинспектора дяди Кири Одинцова. Живёт он вообще в Пахаче, это от них часа два на катере, на запад, но в посёлке рыбозавода дядя Киря совсем свой, потому что в десять дней раз, а то и чаще заворачивает свой «Норд» к ним в гости.

– Айда наперегонки! – Крикнул самый младший из мальчуганов и первый припустил к посёлку.

Вся ватага, тряся портфелями, в которых колотились пеналы с фломастерами, бросилась за ним.

Мальчишки успели как раз вовремя: «Норд» отходил от причала. Дверь его рубки была распахнута, и оттуда доносился напористый, сердитый голос дяди Кири:

– Плавбаза «Удача»! Плавбаза «Удача»! Я «Норд». Выйдите на связь. Приём!

Застыли мальчишки на запорошённом снегом причале и раскрыли рты, забыв даже слепить по крепкому снежку и запустить, кто метче, в корму уходящего катера. Ещё бы: о плавбазах они слыхали только от отцов да ещё по радио – каждый день, утром и вечером, дразня воображение, говорила о них радиостанция «Тихий океан» из Владивостока.

– Плавбаза «Удача»! «Удача»… – Повторял дядя Киря, и голос его постепенно исчезал в мягком рокоте мотора «Норда». А вот уже и самого мотора не слыхать.

Катер ходко бежал в море, ныряя на зыби, озарённой низким, уже предзакатным солнцем. Только чайки всегда нелегко расстаются с тёплым оранжевым шаром и, провожая его, забираются всё выше и выше, ловят горний ветер и роняют с высоты дикие, странные вскрики.

Они кричат о счастье воли и тоске одиночества. Так думал порой рыбинспектор Кирилл Александрович Одинцов, глядя на них по вечерам, когда душой владело философское настроение. А появлялось оно и вот так – под магическим действием косых лучей заката, и по-другому – под прямым влиянием прочитанной хорошей книги. Старинная этажерка, плетённая из коричневых прутьев, занимала красный угол в доме инспектора. Отдельная полка на ней была отведена книгам современных морепроходцев-одиночек – Уильяма Уиллиса, Фрэнсиса Чичестера, Тура Хейердала, Вэла Хауэлза. Лет двести назад все ходили по морю под парусами, на больших кораблях – фрегатах, корветах, бригах, теперь же, в век электроходов и атомоходов, всё больше появляется путешественников-одиночек на плотах и утлых лодчонках. Ещё одна примета двадцатого века – тяга к природе, к одиночеству, к испытанию мужества. «Курс – одиночество» – так прямо и назвал свою книгу Хауэлз.