Юлий Кирш - Под сапогом Вильгельма (Из записок рядового военнопленного № 4925) - 1914-1918 г.г.

Выстрелы стали учащаться. Нам уже трудно было окапываться. Надо было приложить все усилия, чтобы углубиться в землю и встретить утро во всеоружии. Было ясно, что утром начнется артиллерийская канонада.

Страшно хотелось есть. Само собой понятно, что кухня нас так и не нагнала. Пришлось довольствоваться промокшими сухарями.

Когда уже стало совершенно светло, недалеко от нас послышалось протяжное «ура»… Это ходил в атаку наш 15 соседний Петровский полк. По цепи передали, что мы, т.е. Нейшлотский полк, должны пойти ему на поддеряску.

Выползли из окопов и пошли. Так как было светло, то немцы сейчас же заметили нас и открыли бешеный ружейный и пулеметный огонь. Мы легли и стали ползти. Кое-как проползли несколько десятков шагов. Петровцы не выдержали и стали отступать. Так как мы их поддерживали с фланга, то и нам не оставалось ничего другого, как вернуться в свои окопы.

Немцы все время действовали убийственным огнем. Было уже много раненых. Со всех сторон слышались крики, проклятья я стоны умирающих.

Стрельба со стороны немцев скоро прекратилась. На минуту наступила тишина. Было ясно, что это затишье перед грозой. Так оно и было.

Едва мы успели прийти в себя, как уже немецкая артиллерия открыла ураганный огонь по нашим окопам. На скорую руку выстроенные укрепления стали сравниваться с землей. И как-то естественно, незаметно для себя, мы оставили свои наспех сооруженные позиции и волной потекли назад, в следующие, казалось бы, более прочные окопы, по там уже никого не было. Инстинктивно, либо по приказу, наши резервы отступили. Нам не оставалось ничего более, как следовать их примеру. Й мы побежали.

Немецкая артиллерия продолжала осыпать нас шрапнельным огнем. Пулеметы работали во - вею. Мы бежали. Вслед за нами продвигалась немецкая колонна. Кругом падали убитые, раненые. Не было уже никого жалко. Не чувствовалось и страха. Как мячи, мы падали на землю, в окопы, поднимались, выползали и бежали дальше.

Наконец, мы опустились в долину. Пули нас уже не задевали. На склоне холма была расположена деревушка., где еще утром стоял наш штаб. Нам надо было добраться до деревни. Что будет дальше, – об этом никто из нас и не думал.

Когда мы стали подниматься но склону холма, немецкая артиллерия перенесла огонь несколько дальше, и нам представилось не особенно трудным добраться до деревни.

В деревне мы нашли только одних раненых. Ноги подкашивались. Было страшно тяжело. Но по общей инерции не хотелось отставать от других, и мы побежали-был о по равнине, которая простиралась за деревней. Но немецкая артиллерия снова открыла но нас такой огонь, что подкашивался каждый, кто только выбегал из деревни на равнину.

Немцы уже входили в деревню, и здравый ум подсказывал, что теперь уже не оставалось ничего, кроме плена. Нас было несколько сот человек. Все мы, как один, стали бросать патроны и винтовки.

Мимо нас понесли раненого. Я с товарищем помог внести его в ближайшую избу. Там никого, кроме нескольких тяжело раневых, не было. .Стали их перевязывать. Для нас всех было ясно, что мы уже находимся в плену.

Артиллерийская канонада продолжалась. В избе звенели стекла оков. На полу, на соломе лежали умирающие от тяжелых ран. Не было ни врачей, ни сестер милосердия, не было н санитаров; кто-то принес этих несчастных в избу и бросил.

Пушечный грохот, трескотня пулеметов смешивались со стонами раненых. Здесь было гораздо хуже, чем на площади под градом пуль и шрапнелей.

Скинули шинели и занялись ранеными. Не успели мы, как следует, перевязать принесенного в избу, как у дверей и окон показались немецкие солдаты и стали кричать что-то на немецком языке. Мы сразу поняли, что они требуют, чтобы мы вышли из избы.

Избегая лишних осложнений, мы вышли все, надеясь, что после того, как мы скажем, что в избе лежат тяжелораненые, мы вместе о ними вернемся туда и захватим шинели.

Наша наивность сейчас же выдала себя. Немцы нас обратно в избу не пустили, они не только не обратили внимания на наши знаки, что в избе раненые, и мы без шинелей, но, закричав на нас, потребовали, чтобы мы подняли вверх руки.

Начались обыски. Отбирали часы, кольца, заставляли обмениваться сапогами. Признаться, нам в России много рассказывали про немецкие жестокости, но такое поведение культурных немцев нас поразило. Но после выяснилось, что это только были относительные грубость и насилие. Война сделала зверьми всех, как культурных, так и некультурных. Все народы Находились под тяжелой пятой империализма и теряли свой облик.