Потом друзья подняли друга И создали этим новый закон И новый обычай,
Они понесли мальчика назад в селение, Плечом к плечу они шли вниз,
Они закрыли глаза на поношение,
Презрение и насмешки:
Никто не трусливее соседа.
Брехт оговаривал, что две эти коротенькие пьески нельзя ставить одну без другой. Он был много сложнее и коммунистической, и нацистской, и даже либеральной идеологии. Об этой опере философ Теодор Адорно писал: «Когда после дискуссии с учениками Брехт позволил из коллективистского кредо говорящих „да“ выгвести противоположную логику говорящего „нет“, он вопреки своей официальной позиции способствовал краху установки на коллективистское „да“». Кстати, при всей своей близости к коммунистам в компартию Брехт так и не вступил.
254Хафнер перефразирует известное гегелевское положение: «Истина — такая сила, что кроется даже в неверном суждении, надо только правильно понять это суждение».
54 Вильгельм Фуртвенглер (1889-1954) — великий немецкий дирижер и композитор Знаменит своим исполнением Бетховена. Работал в Германии во времена нацизма. Дистанцировался от нацистов, вступал с ними в конфликты, отказывался вскидывать руку в нацистском приветствии, пытался поставить оперу лишенного гражданства нацистами эмигранта, композитора Пауля Хиндемита «Художник Матисс» (1934-1935; постановка была запрещена), однако поддерживал бойкот евреев и был для нацистского режима фигурой номер один в музыкальной жизни страны. После войны в американской зоне оккупации прошел процесс Фуртвенглера. В сотрудничестве с нацистами его печатно обвинял, например, такой писатель, как Томас Манн. В ходе процесса Фуртвенглер был оправдан. В 1995 году
британский драматург Рональд Харвуд написал пьесу об этом судебном процессе «Мнения сторон». В 2001 году пьеса была экранизирована венгерским драматургом и кинорежиссером Иштваном Сабо. В роли американского майора, арестовавшего Фуртвенглера, снялся Харви Кейтель. Фуртвенглера сыграл Стеллан Скарсгорд. В роли защитника Фуртвенглера — представителя советского командования полковника А. Л. Дымшица (1910-1975), литературоведа по гражданской профессии, — снялся О. П. Табаков.
Никита Елисеев
Имя тоже кое-что значит. Немецкий эмигрант Раймунд Претцель назвал себя Себастьяном Хафнером. Себастьяном—в честь Иоганна Себастьяна Баха. Хафнером — в честь своей любимой 35-й симфонии Моцарта, Хафнеровской. Но Себастьян все ж таки еще и святой, проткнутый стрелами. Стало быть, Себастьян Хафнер обрек себя на некую пронзенность, правда, не стрелами, но историей или политикой. То есть выбранным именем присягнул на верность музыке истории. Русскому читателю он должен быть известен как автор переведенной в позднесоветское время «Ноябрьской революции» и «Комментариев к Гитлеру», выпущенных на русском языке уже после перестройки. Четыре главки' из его посмертно изданной книги «История одного немца» печатались в 2002 году в «Иностранной литературе» в переводе Евгения Колесова. Труд о Ноябрьской революции в Германии пришелся по душе Михаилу Гефтеру, одному из самых интересных и плодотворных мыслителей России XX века. Он с удовольствием цитировал оттуда: «В Германии Бисмарка царила удушливая атмосфера. Вильгельм II распахнул окна». Фраза, конечно, требует продолжения: и тут потянуло таким сквознячком...
Не будем шутить и дразниться. Хафнер, подобно Гефтеру, был парадоксалистом по самой своей природе. Достаточно парадоксально уже хотя бы то, что он, убежденный консерватор, пруссак по рождению, воспитанию и едва ли не убеждениям, с сочувственным уважением пишет о спартаковцах Розе Люксембург и Карле Либкнехте. Столь же парадоксален он и в самой своей знаменитой книге «Комментарии к Гитлеру». Убежденный антифашист и враг Гитлера, он строит свою книгу как описание побед и удач диктатора, которые все как один приводят к преступлениям, неудачам и в конечном счете к катастрофе.
Парадокс этот Хафнер обнаружил давным-давно. Он зафиксировал его в «Истории одного немца»: «После того, как стало невозможно, несмотря на все судорожные усилия, удерживаться на позиции профессионального превосходства, эти люди (профессионалы. — Н. Е.) капитулировали безоговорочно. Они оказались не способны понять, что как раз успехи нацистов и были самым страшным в их диктатуре. „Но ведь Гитлеру удалось то, что до сих пор не удавалось ни одному немецкому политику!" — „Как раз это-то и есть самое страшное!" — „А, ну вы — известный парадоксалист" (разговор 1938 года)».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу