Иван Спатарель - Против черного барона

Вот одно из телеграфных донесений командующего Южным фронтом Председателю Совнаркома:

«Части войск, особенно 30, 51, 52 и 15-й дивизий, находятся все время под открытым небом без возможности укрыться и при крайне недостаточном обмундировании. Особенно плохо с обувью, которая за дни быстрых маршей страшно истрепалась. Несмотря на все это, настроение частей бодрое и уверенное».

Меня, участника тех давних событий, всегда волнуют ленинские документы 1920 года. Они показывают прямое и самое активное влияние Владимира Ильича на весь ход боев по разгрому Врангеля. Дальновидность Ленина, к которой мы уже как-то привыкли, все-таки каждый раз поражает. Например, еще 16 октября, когда Председатель Совнаркома торопил с переброской 1-й Конной армии к Бериславу, а все войска Южного фронта только начали готовиться к решительному вторжению в Северную Таврию, на имя Фрунзе из Москвы пришла телеграмма. Заканчивалась она так:

«…проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма. Ленин».

Это лаконичное указание Ильича было очень своевременным и важным. Оно давало совершенно другой поворот быстро назревавшим событиям.

Невольно представляю Михаила Васильевича Фрунзе за чтением этой телеграммы. Для него, человека с ясным умом полководца, слова Ленина явились отправным пунктом для разработки смелого стратегического плана.

Вероятно, Фрунзе сделал такие выводы: Врангелю нельзя дать передышку. Удар в Таврии должен немедленно перерасти во взятие Крыма. Ильич прав, напоминая об изучении бродов. Ибо так или иначе Врангель будет упорно защищать заранее подготовленные к обороне Перекоп, Чонгар, Арабатскую стрелку. Англо-французско-белогвардейский флот сильнее нашего. Значит, о высадке крупного десанта думать нечего. Следовательно, где бы мы ни начали наступление — на Чонгаре или Перекопе, — нам остается одно: форсировать Гнилое море, зайти в тыл укреплений противника. Это единственный путь в Крым…

Как коммунист, поставленный революцией во главе Южного фронта, Фрунзе был всегда связан с Лениным и сердцем и мыслями. Владимир Ильич требует: «Во что бы то ни стало в кратчайший срок раздавить Врангеля, так как только от этого зависит наша возможность взяться за работу мирного строительства». И Фрунзе отдает приказ: «…по Крымским перешейкам немедленно ворваться в Крым и энергичным наступлением на юг овладеть всем полуостровом, уничтожив последнее убежище контрреволюции».

Главный удар наносила 6-я армия. Она форсировала вброд Сиваш и одновременно атаковывала Турецкий вал в лоб. За ней должны были устремиться на Перекопский перешеек 1-я и 2-я Конные армии. Через Чонгар прорывалась в Крым 4-я армия, за ней — дивизии 13-й армии.

Линия фронта перехватила узкие перемычки, соединяющие Крым с материком. На Турецком валу, Литовском полуострове, Ишуньских позициях, вдоль южного берега Сиваша, на Чонгарском полуострове и Арабатской стрелке белогвардейцы лихорадочно заканчивали строительство долговременных оборонительных сооружений.

— Что творится по ту сторону линии фронта?

На этот вопрос товарища Фрунзе могла ответить только авиация. И наши летчики, невзирая на исключительно плохую погоду, продолжали разведывательные полеты.

А тут, как назло, вышла из строя наша гвардия. Николай Васильченко и Василий Захаров отогнали свои машины на капитальный ремонт. Яша Гуляев после пыток во врангелевском плену лежал в госпитале.

Больше всех перед штурмом летали Василий Федорович Вишняков и Борис Васильевич Рыков. Работали и за себя и за друзей.

Вася Вишняков — скромнейший человек, изумительный летчик. Я уже рассказывал, как он босиком пришел к нам на аэродром в начале гражданской войны. И вот теперь она кончалась. Каждый чувствовал: эта битва будет последней.

Как-то в минуты затишья разговорились с Васей. Помянули добрым словом нашего славного комиссара Ивана Савина. На его могилу в Снегиревке наши ребята частенько наведывались. Как мы жалели, что его нет среди нас накануне решающего штурма!.. Вишняков вдруг вспомнил:

— Знаете, а ведь комиссар не раз говорил, что мне пора вступать в партию большевиков. Обещал рекомендацию дать…

Я обрадовался:

— В самом деле, а почему ты не вступаешь в партию? Ты же по жизни, делам и убеждениям — настоящий большевик…

Он долго молчал, потом смущенно ответил:

— Неловко как-то. Скажут, бывший прапорщик к партии примазывается…

Вот каким был мой закадычный друг Вася Вишняков.