Екатерина Суровцева - Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов

– Как? так неожиданно скоро, – заговорили все разом, – придём провожать.

– Спасибо за любезное намерение, уверен в вашем добром расположении, но признаюсь, не люблю проводной церемонии. Даже знакомых мне дам не ходил провожать, а просто отправлял к ним букеты при визитной карточке. Должно быть, очень неловко для дамы: надо усаживаться в экипаж, укладывать дорожные мешки, картончики, думать, как бы «Мимишка» под колесо не попала, как бы горничная чего не позабыла; а тут пришёл малознакомый господин, рассыпается в комплиментах, в уверениях; надо улыбаться, отвечать любезностями…

На другой день, после полудня, пред подъездом у моего приятеля стояла коляска. Один я, по званию старого школьного товарища, пришёл его проводить. Привязали сундук позади экипажа. Домашние девы-прислужницы, с хозяйкой во главе, приседая, желали ему счастливого пути и возвращения на будущий год, непременно к ним на квартиру. По приятному выражению, игравшему на их физиономиях, было видно, что он не поскупился на магарычи. Кучер подвязал тормоз и стал спускаться под гору, к Марктплацу, заставленному огромными почтовыми каретами, частью поглощавшими, частию изрыгавшими массы клади и пассажиров; мы сами пошли пешком.

На полугоре повстречались мы с дамой в сереньком бурнусе, личико под синей вуалью, шла она в гору, и вела за руку хорошенького мальчика, в бархатной курточке.

Приятель подошёл и простился с нею; она опять протянула ему свою маленькую ручку.

– Вы уезжаете, кончили курс? Желаю доброго пути, может, случиться когда-нибудь, ещё увидимся.

Приятель молча поклонился. Когда она отошла на несколько шагов, язык у него развязался: – Как естественна, как искренна во всём, что делает и что говорит, как хороша, и как мила; право, не мог лучшей встречи пожелать в минуту отъезда; смотрю на неё как на счастливое предзнаменование – доеду до места без разбитой головы и без поломанных рук и ног.

– Зачем ты ей это не сказал?

– Затем, что женщинам её ума того не говорят; думать позволено и сказать своему приятелю, это не подлежит законному запрету.

Дня два после того и я спускался с той же горы, шагая следом за коляской, позади которой колыхался мой дорожный сундучок.

Приезд в Вену. – Обязанности военного агента. – Инструкция, данная мне в Петербурге. – Совет Е. П. Ковалевского. – Приказание императора Александра Николаевича. – Этикет австрийского двора. – Затруднения в представлении австрийскому императору. – Аудиенция. – Впечатление, произведённое на меня императором. – Обед во дворце. – Представление императрице. – Затруднительное положение. – Графиня Велден. – Обед у князя Эстергази. – Последствия моего донесения государю императору. – Вена летом. – Пратер.

В Вену я приехал 1 августа (20 июля) 1866 года, на смену графа Эрнеста Штакельберга, получившего назначение занять место посланника в Турине. До того ещё князь Горчаков, бывший посланников при австрийском дворе, был назначен министром иностранных дел; нашим венским посольством временно заведовал, в звании поверенного в делах, Виктор Петрович Балабин. Генерал граф Штакельберг имел приказание дождаться в Вене моего приезда, познакомить меня с делами, касавшимися до моей обязанности, и представить тем высшим австрийским лицам, с которыми мне следовало сноситься по званию военного агента. В первый же день моего приезда я явился к Балабину, правившему посольством, при котором мне следовало числиться косвенным образом; а потом пошёл к Штакельбергу, знакомому мне ещё со времени его адъютантства при князе Чернышёве. Штакельберг находился на отъезде; жену свою (красавицу француженку, про которую я много слышал, но которой никогда не имел удовольствия встретить) уже отправил вперёд в Италию; поэтому, не теряя времени, повёз он меня к обер-гофмейстеру двора, князю Карлу Лихтенштейну, и к первому императорскому генерал-адъютанту, графу Грюнне, главным представителям двух ведомств, придворного и военного, а касательно дел мне объявил:

– Механизм австрийской армии, её организацию и воинские уставы вы найдёте у любого книгопродавца, а затем глядите, наблюдайте и поступайте по собственному разумению; иного вам сказать не имею.

Лежала на мне, как на каждом военном агенте, одна исключительная обязанность следить за техникой и всяким новым усовершенствованием военного дела в предназначенном государстве. В Петербурге по этому предмету мне была дана весьма подробная инструкция, видимо, составленная с полным пониманием специальной стороны важнейших военных вопросов, но без потребного знания заграничных порядков, почему и содержала много неудобоисполнимого. Умный Егор Петрович Ковалевский, управлявшей в то время азиатским департаментом в министерстве иностранных дел, которому я её показал, только заметил: