Ганс Дибольд - Выжить в Сталинграде [Воспоминания фронтового врача. 1943-1946]

Однажды к нам поступили пятьдесят больных. Они прошли дезинсекцию, были вымыты и обриты наголо. Мы поместили их в третий блок. За летние месяцы мы восстановили разрушенную часть этого дома и организовали в ней еще две палаты для вновь поступивших пациентов. Я пошел знакомиться с ними. Пятьдесят человек рядами лежали на полу. Вдруг я увидел нечто удивительное. Мое внимание привлекли три человека, лежавшие рядом в дальнем углу. Несмотря на то что был уже конец лета 1943 года, эти люди были одеты в чистую немецкую военную форму с блестящей свастикой и имперскими орлами на груди. Правда, их лица абсолютно не гармонировали с обмундированием: мягкий взгляд живых карих глаз, крупные носы и толстые губы. Один из них, самый маленький ростом, перехватил мой взгляд, улыбнулся и сказал печально и рассудительно: «Да, доктор, это чудо двадцатого века — коэн — солдат Адольфа Гитлера».

Оказалось, что эти трое — солдаты венгерского саперного батальона. Они попали в плен, и до конца расследования русские выдали им немецкую военную форму. Им разрешили сохранить молитвенники, и каждое утро они совершали положенные им обряды. Рядом с маленьким лежал второй, постарше, по фамилии Сандлер. Он был родом из Мункача. Мы разговорились. Оказалось, что у нас есть общий знакомый — раввин Несмия Спира, которого когда-то, в дни мира, я лечил в Вене. Сандлер был трудолюбивым, добрым и терпеливым человеком. По выздоровлении он остался у меня санитаром в палате для тяжелых больных. Как я ни старался его удержать, нам пришлось расстаться в 1944 году, когда его все-таки отправили в лагерь. Он был одним из моих лучших санитаров.

Фамилия третьего была Штейнер. Когда писарь при поступлении в госпиталь спросил его национальность, Штейнер ответил: «Я еврей». Писарь сказал, что его интересует гражданство. Штейнер ответил: «Что я могу сказать? Предприятие у меня в Будапеште, родился я в Праге, дом у меня в Вене. Пишите, что я венгр».

Ночью у Штейнера начался бред. Наутро он сказал мне: «Доктор, у меня в животе полно людей. Ночью они сильно шумели и громко топали сапогами». У Штейнера мы диагностировали брюшной тиф. Больного пришлось изолировать. Мы перевели его в брюшнотифозное отделение, организованное в третьем блоке. В палатах было светло и чисто. К тому времени у нас появилась возможность отправлять кровь на анализ. Мало того, у нас был собственный микроскоп, и мы могли подсчитывать форменные элементы крови. У нас был отличный диетолог, хороший средний медперсонал. Заведовал брюшнотифозным отделением доктор Лоос, который раньше занимался сыпнотифозными больными. Брюшным тифом заболел один из санитаров, неутомимый Рознер из Вены. Он был с нами еще в бункере Тимошенко, где изо всех сил помогал больным и раненым. Когда госпиталь перевели, нам пришлось оставить на месте нетранспортабельного Штейнера. Позже я узнал, что он, к несчастью, умер.

Но транспорты не только прибывали. Время от времени выздоровевших такими же транспортами увозили в рабочие лагеря. С одним из транспортов лагерь покинули двадцать врачей и несколько офицеров. Среди них был и наш доктор Маркштейн, с которым мы были неразлучны со времени работы в подвале НКВД. Уехал и доктор Лейтнер, хирург из бункера Тимошенко. Расставание было болезненным, но внешне мы ничем не проявили своих чувств — слишком многое мы вместе пережили и перестрадали.

Брюшной тиф свирепствовал не только среди новоприбывших пленных. В городе тоже было зарегистрировано много случаев среди гражданского населения. Гражданские больницы были переполнены этими пациентами. Это нас нисколько не удивило: в городе были небрежно погребены десятки тысяч трупов. Работало всего несколько водяных колонок. Над нашими истощенными больными нависла новая смертельная опасность.

Первым делом мы позаботились о том, чтобы в госпиталь не попадало ни одной капли нехлорированной воды. У ворот мы поставили санитара, который бросал таблетки пантоцида (русского хлорирующего препарата) в каждое ведро, в каждую флягу, в каждый котелок, которыми водоносы носили воду из Царицы. Только после этого водоносов пускали на территорию госпиталя. Все овощи, которые нам доставляли в сыром виде, мы выдерживали в разбавленных растворах перманганата калия или углекислого калия. Туалеты были переоборудованы так, чтобы все экскременты попадали под каменное покрытие. Наш гигиенист, бледнолицый майор медицинской службы Дитриксен, с группой помощников не покладая рук следил за тем, чтобы не допустить распространения инфекции, ликвидировать все ее очаги, и неустанно предупреждал людей об опасности заражения.