Олег Белоусов - Это мой город

Мы хватали из кучи, что попадётся и через секунду наши задницы сверкали над срезом забора и – ищи свищи…

Учителя в 41 школе боялись ставить нам двойки, поскольку вооружены мы были отменно… На площадке у чердачной двери, куда старшие пацаны уходили покурить, не диво было услыхать разговоры такого типа:

– Махнём вальтер за два нагана…

Или…

– Шмайсер против двух ТТ и маузера…

Сколько этих железяк изымали у нас наши отцы и топили в сортире, который стоял на стыке двух дворов…

Потом свалку убрали. То ли куда то перевезли, то ли оружие по лесам закончилось…

Последним милитаристским отголоском стал снос сараюшек в десятом доме, которые, как и сам дом горбились во дворе с военных времён.

Я тогда учился на первом курсе университета и, проходя как-то по двору, увидал у одного пацана прекрасно сработанный, как мне показалось, из дерева немецкий шмайсер 44 года, тот самый, с которого был содран знаменитый автомат Калашникова… При ближайшем рассмотрении оказалось, что он вовсе не деревянный, а самый, что ни на есть железный, воронёный и почти не ржавый…

Ухватив пацана за ворот, я поставил вопрос ребром…

– Где взял!..

– В сараях…

– Что ещё нашли…

– У Васьки – маузер…

Я «сменжевал» у малого Васьки ладный, маленький, чрезвычайно симпатичный маузер за коробку горючей киноплёнки, из которой творились дивно вонючие «дымовухи» и ещё какую то ерунду…

Прятал от отца я этот маузер вплоть до четвёртого курса, когда он был всё- таки обнаружен и исчез навсегда в неведомом мне месте – сортир на стыке дворов давно снесли…

Самое забавное, что у этой оружейной истории было совсем не забавное продолжение уже во взрослой жизни…

Я работал на киностудии «Беларусьфильм»; был художественным руководителем, главным редактором студи анимационных фильмов и, как всякий начальник, имел добрые отношения с нашим куратором от КГБ – длинным, тощим, симпатичным мужиком, который сгорел за полгода после чернобыльской командировки… Все звали его Афанасьичем…

Вдруг, ни с того, ни с сего Афанасьич стал разговаривать со мной загадками типа:

– Ну, когда сдаваться придёшь?..

Или…

– Добровольное признание, смягчает вину…

Вначале я отшучивался, принимая его слова за не совсем удачные подначки, потом понял, что подначками здесь не пахнет, что Афанасьич взялся за меня всерьёз…

Тогда я затащил его к себе в кабинет и спросил впрямую:

– Афанасьич!.. Колись, что ты от меня хочешь?..

Отнекивался он не долго…

– Откуда у тебя пистолет…

Я перебрал в памяти все железяки, которые прошли через мои руки в детстве – ни одна из них в этой жизни «светиться» не могла…

В конце концов, оказалось, что сын моей тогдашней жены – Дима, в тайне от меня «надыбал» где-то остов от ТТ – без затвора и ствола – кожух и рукоять и носился с ним по двору, хвастаясь перед сверстниками. Естественно, его застучали, дело попало к ментам и, были бы у меня крупные неприятности, если бы Афанасьич по долгу службы знакомясь с оперативными документами, не увидал знакомую фамилию и не забрал моё дело из «ментов» в свою «контору»…

Когда я сообразил, о чём идёт речь и, изъяв у Димы, совершенно безвредную железяку, сдал её Афанасьичу, он, нужно сказать, с искренним облегчением закрыл эту бодягу.

Так закончилось моё последнее «оружейное» дело.

И, только сейчас понимаю, какие неприятности мог я накликать на папу в те времена, когда оружие в доме было невероятной опасностью и грозило немедленной и безоговорочной посадкой.

Если добавить сюда, что при следствии непременно всплыла бы папина довоенная 58 статья – то дело могло окончиться совершенно скверно…

Кстати, о папиной 58 статье…

О том, что папа до войны сидел в тюрьме, я узнал на втором курсе университета…

До этого об этом в нашем доме не было помину…

Однажды, возвращаясь домой с каких то «гулей», на мосту, который ведёт от площади Независимости на Московскую я встретил папу, бредущего домой на изрядном подпитии… Мы, почему-то остановились на самом гребне моста и простояли там почти до утра… Может быть грохот эшелонов под нами, может что-то иное, распахнуло шлюзы воспоминаний и на меня обрушилась вся история папиной лагерной юности…

История моего деда Кирилы, бабушки Марии, тёти Кати…

Помню, как потряс меня рассказ отца о том, что на съезде художников СССР в Москве он встретил своего преподавателя в Академии искусств, который написал на него донос, стоивший отцу шести лет лагерей…