Олег Лекманов - Венедикт Ерофеев - посторонний (без иллюстраций)

«Не было у меня с ним разговора на эту тему, — рассказывает Нина Фролова. — С Борисом — да, а Венедикт как этому отнесся я даже не знаю...» [103] Острова. «Я так не люблю это вспоминать... — продолжает она. — Мы не плакали, мы были такие растерянные, к нам сразу на другой день явилась милиция. Мама сказала: “Не рассказывай, куда я уезжаю”. Она к тете Дуне [104] Авдотье Андреевне Карякиной (1889-1981) — родной сестре Анны Ерофеевой. — О. Л., М. С., И. С. поехала в Москву» [105] Острова. .

«Я обратилась в горком комсомола, и они сказали: “Привозите ребятишек, устроим в детский дом”», — вспоминает Тамара Гущина [106] Там же. . В начале мая 1947 года она забрала братьев Бориса и Венедикта Ерофеевых из больницы и отвезла их в детский дом в город Кировск. Здесь Венедикту предстояло пробыть долгие шесть лет.

С братом он в детстве был очень близок. «С Борей они были неразлучны. Их считали двойняшками. У них был какой-то свой, непонятный нам, лексикон, а они хорошо понимали друг друга», — рассказывала Тамара Гущина в неопубликованном варианте своих воспоминаний [107] Личный архив В. Ерофеева (материалы предоставлены Г. А. Ерофеевой). . «Вена зимой потерял шапку, а Боря надел на него свою, а сам с голой головой явился домой», — вспоминала она же характерный случай еще из додетдомовской жизни братьев [108] Острова. . Сходно распределились роли Бориса с Венедиктом и в детском доме — старший брат всячески оберегал и защищал младшего. «У Вени была кличка “Курочка”, потому что он ходил все время следом за мной. Так было до 1951 года, — рассказывал Борис Ерофеев. — У меня было прозвище “Бегемот”, потому что я был задиристый, умел постоять за себя и Веню и защитить от хулиганов. Дрались обычно детдомовцы с мальчишками с улицы Нагорной <...> Однажды мы пошли в лес поесть ягод. Веня с книгой сел и ел ягоды. На него напали мальчишки, стали бить. Я заступился за брата. Меня побили, но Веньку оставили в покое» [109] Про Веничку. С. 24-25. . А может быть, кличку «Курочка» Венедикт получил за то, что его любимым детским чтением была знаменитая сказка Антония Погорельского? Во всяком случае, в записной книжке 1977 года он отметил: «Достать, наконец, “Черная курица” Антона Погорельского. Больше всего слез из всех детских слез» [110] Ерофеев В. Записные книжки. Книга вторая. С. 313. .

Описание Борисом их с братом полутюремной жизни в детском доме, конечно же, было далеко от ностальгического: «Поместили в палату из 26 человек <...> Подъем был в 6 утра, потому я гимн не люблю. Летом собирали ягоды. Норма — 1 литр черники, чтобы заработать на сладкий чай. Черного хлеба до 1949 года была норма 1 кусочек, позднее норму отменили. Но нельзя было зевать — украдут хлеб или колбасу» [111] Про Веничку. С. 24. . Тем не менее, старший брат, в силу своего умения социально адаптироваться к окружающим обстоятельствам, кажется, лучше переносил казарменные порядки, чем младший. «Ничего хорошего о детском доме он не говорил, Вена, — рассказывала Тамара Гущина, — а Борис говорил: “Все было там хорошо!”» [112] Острова. Она же поделилась с Натальей Шмельковой некоторыми подробностями о жизни братьев в детском доме: «Мать думала, что там сытнее, а им, детям, выдавали подбеленную молоком воду, в которой плавали несколько картошинок и макаронин. А дети считали, сколько макаронин у каждого. У кого больше!» [113] Шмелькова Н. Последние дни Венедикта Ерофеева. Дневники. С. 138. «Венедикт-то макаронины не считал, — замечает на это Нина Фролова. — Он всегда был равнодушен к еде».

Вспоминая о жизни в детдоме в интервью Л. Прудовскому, Ерофеев на некоторое время даже отказался от глумливого тона: «Меня перетащили в детский дом г. Кировска Мурманской области, и там я прозябал <...> Ни одного светлого воспоминания. Сплошное мордобитие и культ физической силы. Ничего больше. А тем более — это гнуснейшие года. 46-47-й» [114] Ерофеев В. Мой очень жизненный путь. С. 489, 490. . Чуть ниже в этом же интервью Ерофеев признался, что уже в детском доме нашел для себя спасительный выход из ситуации коллективной агрессии, да и просто коллективной активности. Прудовский спрашивает его: «Веня, а в детдоме ты был среди тех, кого били или — кто бил?» Ерофеев отвечает: «Я был нейтрален и тщательно наблюдателен». Прудовский задает уточняющий вопрос: «Насколько это было возможно — оставаться нейтральным?» Ерофеев отвечает: «Можно было найти такую позицию, и вполне можно было, удавалось занять вот эту маленькую и очень удобную позицию наблюдателя. И я ее занял. Может быть, эта позиция и не вполне высока, но плевать на высокость» [115] Там же. С. 490-491. .