Леонид Млечин - Сталин VS Троцкий

В конце 1938 года руководитель лаборатории Григорий Майрановский обратился к своему высшему начальнику наркому Берии с просьбой — он хотел проводить опыты на живых людях. Лаврентий Павлович разрешил передавать в лабораторию приговоренных к расстрелу. Эта спецла-боратория, как рассказал Берия, была создана с личного разрешения Сталина.

Майрановский подмешивал яд в пищу, делал уколы заключенным или колол их зонтиком (метод, который впоследствии будет взят на вооружение…). Иногда в заключенных стреляли отравленными пулями. Или отравляли ядом подушку, чтобы заключенный умер во сне. Майрановский проверял десяток различных ядов. В некоторых случаях люди умирали долго и мучительно.

Происходило это на первом этаже здания НКВД в Варсонофьевском переулке. Допуск в лабораторию из оперативного состава ведомства госбезопасности имели только Судоплатов и Эйтингон. Иногда они сами просили испытать тот или иной яд. Сотрудникам лаборатории объясняли, что эффективные яды необходимы им для операций за кордоном. Но яды были востребованы и дома. В 1953 году, после ареста Берии, на допросе полковник медицинской службы Майрановский рассказал, что по заданию Судоплатова участвовал в убийстве людей на конспиративных квартирах в Москве. Яд подмешивался к пище или выпивке.

Убить Троцкого Павел Судоплатов и Леонид Эйтингон решили чем-то более надежным, чем яды из спецлабо-ратории НКВД. После первой неудачной попытки 30 мая 1940 года Леонид Эйтингон докладывал в Москву:

«О нашем несчастье вы знаете из газет подробно. Отчет вам будет дан позже. Пока все люди целы, и часть уехала из страны. Если не будет особых осложнений, через две-три недели приступим к исправлению ошибки, так как не все резервы исчерпаны. Принимая целиком на себя вину за этот кошмарный провал, я готов по первому вашему требованию выехать для получения положенного за такой провал наказания».

Но, как говорил товарищ Сталин, нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики-ленинцы…

Лев Давидович чудом остался жив. Каждое утро он говорил жене:

— Видишь, они не убили нас этой ночью, а ты еще чем-то недовольна.

Троцкий сильно изменился в последние годы. Стал мягче, чувствительнее, больше ценил близких, которыми прежде пренебрегал в пользу революции.

«Сегодня гуляли, — записывал он в дневнике, — поднимались в гору… Н. устала и неожиданно села, побледневшая, на сухие листья (земля еще сыровата). Она прекрасно ходит и сейчас еще — не уставая, и походка у нее совсем молодая, как и вся фигура. Но за последние месяцы сердце иногда дает себя знать, она слишком много работает, со страстью (как все, что она делает)… Н. села, видно, что дальше не могла, и улыбнулась виноватой улыбкой. Как мне стало жаль молодости, ее молодости…»

Наталья Ивановна Седова была ему надежной спутницей. Однажды ее пригласили сыграть в любительском спектакле. Но у нее не получилось. Лев Давидович был удивлен и огорчен:

«Только позже я понял, что Н. не может ни в одной области «играть». Она всегда и при всех условиях — всю жизнь — во всех обстановках (а мы их пережили немало) оставалась сама собою, не дозволяя обстановке влиять на свою внутреннюю жизнь».

В своем завещании он написал:

«Судьба дала мне счастье быть ее мужем. В течение почти сорока лет нашей совместной жизни она оставалась неистощимым источником любви, великодушия и нежности. Она прошла через большие страдания, особенно в последний период нашей жизни. Но я нахожу утешение в том, что она знала также и дни счастья».

Троцкий был одним из отцов-основателей Советского государства. Ему судьба щедро отпустила славы и восторгов, несчастий и горя, писал его биограф Исаак Дейчер. Троцкий видел, как осуществились его самые смелые мечты, как мгновенно реализовывались его идеи, он был триумфатором. И он видел крушение всех своих надежд и собственное падение.

В конце жизни Лев Давидович по-иному взглянул на Ленина. Жалел, что так много спорил с ним. Незадолго до того, как его убили по приказу Сталина, записал в дневнике:

«Этой ночью, вернее уж утром, снился мне разговор с Лениным. Если судить по обстановке — на пароходе, на палубе 3-го класса. Ленин лежал на нарах, а я не то стоял, не то сидел возле него. Он озабоченно расспрашивал о болезни:

— У вас, видимо, нервная усталость накопленная, надо отдохнуть…

Я ответил, что от усталости я всегда быстро поправлялся, благодаря свойственной мне энергии, но что на этот раз дело идет о более глубоких процессах…