Ирина Левченко - Повесть о военных годах

Наши солдаты удивлялись и обижались, когда немцы вдруг начинали вываливать из колясок свой скарб и покорно отходили в сторону, отдаваясь на милость победителя. Победитель может взять все, что угодно, в побежденной стране — так воспитывались немцы фашистами многие годы. Но русские победители были какими-то странными: они ничего не брали, ничего не отнимали и даже давали голодным немецким детям хлеб и консервы. И эта незаслуженная к ним щедрость, — а немцы понимали, что она незаслуженная, — пугала еще больше.

В придорожных канавах ржавели немецкие автоматы, винтовки, тупорылые «фау». Мимо этого бесполезного арсенала большими и мелкими группами брели немецкие солдаты в поисках плена.

Пехота еще не подошла, а нам некогда было возиться с бесчисленными пленными: не могли же мы из-за них притормаживать свое стремительное продвижение вперед. Поэтому в плен брали несколько своеобразно: на ходу формировали из гитлеровских солдат команды, назначали старшего и давали ему на руки «направление» — короткую, наспех написанную записку с указанием числа пленных и части, отправившей их в тыл. И немцы брели дальше по дорогам кончающейся войны.

Часть, которой командовал депутат Верховного Совета УССР подполковник Розов, шла все время в голове левого маршрута соединения. Она достигла города Грабова — в ста километрах северо-западнее Берлина. Машины и танки заполнили улицы города, когда над ними появился небольшой самолет в сопровождении двух истребителей. Самолет сел за городом, в поле. Тотчас из ближайшего леса выскочило несколько автомашин, и шоферы подхватили выбравшегося из самолета американского генерала. Через несколько минут генерал важно представился Андрею Ивановичу Розову.

Не прошло и получаса, как город наполнился крикливыми, шумными американскими солдатами. Американцы фотографировали наших солдат, выпрашивали у них сувениры: пуговицы, перочинный нож, старую алюминиевую ложку; охотно меняли свои перочинные ножи или ручки на деревянные коробочки и самодельные наборные мундштуки. «Все, что получено из рук русских, принесет счастье», — говорили они.

Солдаты добродушно позволяли отрезать пуговицы от своих шинелей, смеялись и удивлялись: «До чего же суматошный народ! Вроде парни как парни, только все мечутся, как будто им кто на месте стоять не дает».

Через два дня наш корпус передал временную демаркационную линию подошедшей пехоте и отошел на шестьдесят километров в глубь Восточной Германии.

Странное чувство не покидало меня, да и всех нас. На нашем участке война, собственно, уже закончилась. Вот ждали-ждали конца войны, а пришел он все же как-то неожиданно. Странно было ложиться спать в постель, спокойно раздеваться и знать, что ни завтра утром, ни ночью не поднимет никто тебя по тревоге, не будет больше боя, не будут больше ставить боевую задачу командиры, начиная ее словами: «Противник силами до пехотного полка обороняется на рубеже…» Не будут, потому что нет противника и некому обороняться «на рубеже». Не будет больше смерти, неумолимо и жестоко уносящей друзей. Не будут больше плакать женщины, потерявшие мужей, сыновей и братьев, дети, оставшиеся сиротами.

Все это сознаешь, понимаешь разумом, но трудно сразу вот так взять и отбросить все, вошедшее в кровь, в сердце, в память за четыре суровых года войны. Тем более, что не всем повезло, как нам, еще льется кровь, еще ведут тяжелые бои на юге наши товарищи, еще сообщает Совинформбюро: «Наши войска, успешно продвигаясь, заняли следующие населенные пункты…»

Мы знаем, о чем говорят эти строки. Это огонь пулеметов противника, со страшной силой бьющий в лицо наступающей пехоте сотнями горячих, режущих брызг. Это поредевшие батальоны, рассчитывающие на пополнение, которое никак не догонит стремительно продвигающиеся вперед части. Это крайнее напряжение воли, ума, нервов. Это тысячи шелестящих над головой снарядов. Это выжженные солнцем и покрытые солью человеческого пота спины солдатских гимнастерок. Это еще война — война не на жизнь, а на смерть с врагом, цепляющимся за последние рубежи.

Отдыхая на берегу спокойного озера, мирно отражавшего в своей темной глади высокие сосны, мы слишком хорошо знали все, что происходило там, на юге.

Вот почему, хотя и закончилась для нас война, не спалось нам спокойно в мягких постелях.

По ночам, как от толчка, проснешься, вскочишь и мучительно стараешься вспомнить: «Что-то надо сделать, что-то очень важное… Но что именно?..» А оглядишься кругом, увидишь непривычную обстановку чужого жилища и вспомнишь: «Да нет же, война далеко, все тихо, можно спать».