Юрий Бит-Юнан - Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

Отметим также: если Гроссману к моменту поступления на рабфак не исполнилось шестнадцать лет, это не имело значения – в киевской ситуации 1921 года. Двумя-тремя месяцами, отделявшими претендентов от предусмотренного декретом СНК возраста, нередко пренебрегали. Безукоризненно соблюдался лишь один критерий приема. Социальный.

Таким образом, Гроссман выбрал Киевский высший институт народного образования не потому, что изначально собрался посвятить себя педагогической деятельности. Сын инженера ли, купца ли не мог бы сразу поступить в самый престижный вуз страны. Вот и нашел обходной путь – через рабфак.

Два года спустя «перевелся» в столичный вуз. На первый курс, как было положено закончившему рабфак. И получилось, что общий срок обучения значительно увеличился – с учетом рабфаковских лет. Но если бы кто захотел выяснить, законно ли инженерский сын получил льготы, гарантированные «рабочим и крестьянам», нашлось бы документальное подтверждение.

В начале 1940-х годов рабфаки повсеместно упразднены. Спустя еще дюжину лет, можно сказать, полузабытая реалия. Этим и воспользовался Гроссман.

Он вообще не употреблял в автобиографии термин «рабфак». Иначе пришлось бы прямо сказать, что сын инженера, прежде чем стать «вузовцем», обрел новый статус – рабочий . Тут потребовались бы объяснения, ведь чем больше подробностей, тем и вопросов больше.

В анкетах и автобиографиях Гроссман еще с 1920-х годов заменял нежелательный термин синонимичным, кстати, употребительным среди интеллектуалов: не «рабфак», но «подготовительный курс». Помнившие реалии ассоциировали этот синоним с характеристикой бердичевской юности – «был пильщиком дров» – тогда понятно, что стал рабочим, вот и воспользовался льготой, соответственно, учился еще два года до поступления в 1-й МГУ. Ну а прочие вовсе не обращали внимание на такие мелочи. Конечно, могли и присмотреться, если бы заподозрили что-нибудь незаконное. Значит, не подозревали.

Бочаров, разумеется, заметил, какой алгоритм выбрал Гроссман. Однако не анализировал. Возможно, чтобы не слишком далеко от биографического канона отступать. Или просто из деликатности не стал гроссмановские секреты раскрывать, объясняя, почему инженерский сын при составлении официальных документов неукоснительно придерживался главного принципа: не сказать бы лишнее о детстве и юности.

Мы не беремся судить, важны ли эти биографические подробности для осмысления «творческого развития», а также пресловутой мировоззренческой эволюции писателя. Существенно другое. В Российской империи Гроссман относился к дискриминируемой по конфессиональному признаку группе населения, а при советской власти его права вновь ограничили – «классово чуждый». Да, он ухитрился стать «вузовцем». И все равно о «социальном происхождении» умалчивал в документах. Значит, не был искренним.

Разумеется, Гроссман – не исключение. Такова специфика эпохи. Миллионы советских граждан не могли себе позволить искренность в отношениях с государством – когда речь шла о досоветской биографии.

В автобиографии Гроссман счел нужным объяснить, на какие средства жил, пока учился. Мизерной вузовской стипендии едва хватало на полуголодное существование. Дополнительные источники финансирования подразумевались, вот и указал, что «пользовался материальной поддержкой родителей и частично зарабатывал сам: работал воспитателем в коммуне беспризорных детей, давал уроки».

Гроссман не только предупредил вопрос. Еще и акцентировал, что в университетские годы по-прежнему стремился жить своим трудом. Это уже социальная характеристика. Кстати, всем, кто получал стипендии, полагалось справки о любой оплачиваемой работе сдавать в деканат факультета. Хранились подобного рода материалы в так называемом личном деле «вузовца». Формировалось оно с момента поступления и закрывалось после выпуска или отчисления по каким-либо причинам. В общем, «трудовая деятельность» Гроссмана была документирована.

Что до «материальной поддержки», то помогал главным образом отец. С ним сын постоянно вел переписку. Материалы ее в значительной мере сохранились. Но прежде, чем перейти к анализу этих материалов, следует характеризовать особенности источниковедческого характера. Они главным образом относятся к семейной истории Гроссмана.

Еще будучи «вузовцем», Гроссман женился. Первый брак вскоре распался, и Бочаров о том упомянул, а в подробности вдаваться не стал. Вероятно, из деликатности. Отметил только, что уже после университета произошел «разрыв с женой, уехавшей с маленькой дочкой Катей в Киев».