Чулпан Хаматова - Время колоть лед

“Мы, коллеги и друзья Кирилла Серебренникова и театра «Гоголь-центр», потрясены сегодняшними событиями. Кирилл Серебренников – один из самых ярких современных российских режиссеров, чьи заслуги признаны не только у нас в стране, но и во всем мире. Мы все знаем его как честного, порядочного и открытого человека. Работа талантливого руководителя и всего театра была прервана внезапным обыском.

Мы выражаем слова поддержки нашим коллегам и надеемся, что следствие будет проходить объективно и справедливо, без излишней жестокости к лицам, которых коснулось расследование, и не нарушит творческой деятельности театра, труппы и самого Кирилла Серебренникова.

Мы восхищены решением наших коллег из «Гоголь-центра», которые, несмотря на масштаб действий сотрудников правоохранительных органов, не намерены отменять сегодняшний спектакль.

Обращение подписали, в частности, Олег Табаков, Евгений Миронов, Марк Захаров, Алла Демидова, Сергей Гармаш, Ксения Раппопорт, Виктория Толстоганова, Юлия Пересильд, Елизавета Боярская и Дмитрий Кузнецов (рэпер Хаски)”.

Когда она закончит и, сделав паузу, поднимет глаза, кто-то из толпы журналистов выкрикнет: “Кто вы? Представьтесь, пожалуйста”.

ХАМАТОВА:Этот окрик, “Представьтесь, пожалуйста”, послужил доказательством моему ощущению: люди по другую сторону микрофонов пришли сюда совершенно случайно. Им глубоко наплевать на “Гоголь-центр”, на Кирилла Серебренникова, на меня, на Женю Миронова, который стоял рядом со мной и держал меня, чтобы я не упала, на артистов театра, на его команду. Вообще – на проблему. Сняли, не вдаваясь в подробности, выдали в эфир и пошли по своим делам.

ГОРДЕЕВА:А ты куда пошла?

ХАМАТОВА:Когда всё это стихийное собрание закончилось, мне надо было ехать в театр “Современник”, играть спектакль “Враги. История любви”. В театре меня, прямо перед выходом на сцену, начало тошнить. Я думала, что не дойду до сцены. И в голове крутилась одна мысль: “Если мне так жутко, каково же тогда моим девочкам?” Но после спектакля я не заехала домой и не обняла девочек. Вечером мы встречались практически тем же составом, чтобы написать письмо о случившемся Владимиру Путину. Полночи мы обзваниваем всех знакомых и полузнакомых деятелей культуры, чтобы собрать подписи, о которых никто никогда не узнает, под письмом, содержание которого никогда не будет опубликовано: единственный его экземпляр завтра должен получить Путин.

На следующий день, 24 мая 2017 года, в Кремле вручали государственные награды. Евгению Миронову дали орден “За заслуги перед Отечеством” четвертой степени. Сразу после вручения Миронов не стал выступать с благодарственной речью, а подошел прямо к Путину (и это зафиксировали десятки телекамер), передал запечатанный конверт с письмом и прошептал на ухо несколько фраз. Путин дослушал Миронова, обернулся и сказал одно слово: “Дураки”. Когда церемония награждения закончилась, президент забыл конверт с письмом деятелей культуры на столе. Потом вернулся и забрал. Никаких особенных перемен в деле “Седьмой студии” за этим не последовало: в июне арестовали гендиректора “Седьмой студии” Алексея Малобродского, в августе – режиссера Кирилла Серебренникова. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА

ГОРДЕЕВА:День, когда началось дело “Седьмой студии”, – это поворотный момент для нас как поколения?

ХАМАТОВА:Нет, конечно. Ну как можно сказать, что вот двадцать третьего мая две тысячи семнадцатого года наш мир переменился? Как будто бы мы жили без забот, по нарастающей, с момента Перестройки и вдруг уперлись во всю эту кромешную тьму. Нет. Но я в тот день постоянно вспоминала наш с тобой разговор о разбеге в пять – семь лет между тем, что происходит в СМИ, и тем, что в театре. Вначале – ограничение свободы распространения информации, следом – сужение сферы публичности людей с отличающейся от разрешенной точкой зрения, а потом уж – ограничение самой возможности высказывания, в том числе высказывания художественного. Однако в случае с Серебренниковым показательная жертва была выбрана неправильно.

ГОРДЕЕВА:Кто был бы правильной?

ХАМАТОВА:Ну, какой-то человек, который теоретически мог бы не побрезговать положить себе что-то в карман. Кирилл – другой. Мало кто настолько щедр и фанатичен в своей профессии, как Кирилл. Так что кость, которую решено было вырвать из нашего цеха и бросить жаждущей жертвы части общества, была выбрана совершенно мимо кассы. Всё, что происходит, совершенно меняет мое представление о времени, о стране, о людях. Да и о Кирилле, в том смысле, с каким достоинством он переносит эту несправедливость.